Сто городов после детства

Как вы в первый раз попали в Париж? А в Нью-Йорк? А в Вильнюс? Согласитесь, перебирать воспоминания про первый раз — все равно что смотреть фотографии в школьном альбоме. Как бы на самом деле ни сложилась поездка, что бы там у вас ни было с компанией, погодой, гостиницей, деньгами и любовью, думать про такое путешествие всегда приятно. Так же приятно, как вспоминать, как сдавали экзамены и что носили в седьмом классе, даже если на самом деле жизнь в четырнадцать лет была по-настоящему мучительна. Мне кажется, что в каждом новом городе мы ненадолго становимся снова четырнадцатилетними — в смысле тонкости кожи и чувствительности рецепторов. Пусть на первые полчаса, когда выходишь из аэропорта в Венеции и вдруг искренне изумляешься, что ехать в гостиницу надо на катере — потому что кругом вода. Или когда замечаешь, что в Танзании над головой нет линий электропередач, и от этого становится так страшно, что мурашки по спине. Или если обнаруживаешь, что краснеешь от макушки до живота просто оттого, что в Палермо на тебя поднимают глаза старики, одетые в тридцатиградусную жару в пиджаки, ботинки на шнурках и пыльные черные шляпы.

Но возвращаться в свои собственные четырнадцать лет — это все-таки особое искусство. «Я была так счастлива в Париже, что боялась туда возвращаться — думала, не выдержу тех же запахов, того же солнца, тех же улиц», — говорила одна моя подруга. И не бывала в Париже. Прошло несколько лет, а она по-прежнему не хотела туда ехать. Но уже потому, что «боялась, что те же запахи, то же солнце, те же улицы оставят совершенно равнодушной. Как будто и не было ничего». А другая специально отправлялась за равнодушием. Правда, недалеко — в Петербург. «Поселюсь, как всегда, в «Европейской», даже в том же номере. И гулять буду теми же маршрутами. И пусть я проплачу три дня, зато на четвертый мне точно станет легче. Пусть этот город заберет обратно мои воспоминания. Пусть он ими подавится!» А еще у меня был когда-то приятель, который всех девушек, в которых влюблялся, привозил в Рим. И селился с ними всегда в одной и той же гостинице, и город показывал одними и теми же тропинками, и водил каждую к одному и тому же апельсиновому дереву. Не говоря уже о магазинах и ресторанах.

Теперь он женился, но Рим любит по-прежнему, и они с женой хотя бы раз в год туда приезжают. И когда жена стала мне с восторгом описывать тот самый апельсиновый сад, про который я уже слышала не один, не два и даже не три раза, мне хотелось этого своего приятеля задушить — это если уж совсем честно. Возможно, у мужчин как-то иначе все устроено в голове — и любовь не перемешивается с впечатлениями от перелетов, ресторанов, гостиничных номеров и январского римского солнца. Во всяком случае, у этого моего знакомого — точно. Иначе он в Риме когда-нибудь сошел бы с ума.

Но это еще не самый странный путешественник среди моих друзей. Есть еще один — он уже одиннадцатый год не меняет маршруты. Зимой он ездит в Кицбюэль, на майские — в Монте-Карло, летом — на Крит. И на все призывы подрастающих детей и друзей отправиться куда-нибудь еще — в Японию, в Азию или на Валдай он отвечает твердым отказом. Говорит: «Мне не хочется новых впечатлений. Я отдыхаю, когда вокруг меня старые впечатления. Такие, которые я люблю». Его знают по имени не только в дюкассовском ресторане в HЩtel de Paris, но и во всех забегаловках на Крите. И еще он с точностью до градуса умеет предсказывать погоду во время своего отпуска. И ни разу за эти десять лет он не пожаловался, что отпуск оказался испорченным. Но вот недавно ему пришлось отвозить одну свою дальнюю родственницу в Волгоград. Срочно, на машине, по семейным делам. В городе он был впервые, и его, разумеется, потащили на Мамаев курган. Он потом рассказывал про этот поход так: «Какая же огромная эта Родина-мать! И какое же у нее страшное, зверское выражение лица! Такое было у нашей учительницы по русскому Нины Васильевны Барановой!»

И сразу стало легко представить, как этот человек выглядел тридцать лет назад — когда ему было четырнадцать.