«Девчонки, прячемся в комнату, запираемся стульями» Вячеслав Зайцев о советской моде, Кардене и экстрасенсах

— Вячеслав Михайлович, вам нравится то, что вы видите на показах Mercedes-Benz Fashion Week Russia?

— Замечательное событие! Вы были на показе моей внучки Маруси? Я считаю, родился новый художник. Для первой коллекции — блестящая работа.

— Маруся училась у вас в «Лаборатории моды» — это было ее принципиальное решение? Она ведь наверняка могла поехать в Сент-Мартинс, да и вообще куда угодно.

— Да, она сама так захотела. Я ей поблажек не делал. Мучил ее, конечно. Но иначе из нее не получился бы такой человек. Я считаю, что в искусстве не может быть никаких послаблений, либо ты творец, либо нет.

— А как вы считаете, в нашей стране можно получить хорошее образование в сфере моды?

— Вообще, это изначально неправильное образование. В стране нет индустрии моды, поэтому люди заведомо остаются безработными. Если только у них нет денег, нет поддержки, чтобы сделать свое маленькое ателье и работать как в Европе. Проблема в том, что сейчас появилось много непрофессиональных вузов, чей уровень настолько низок и непонятен, что, я думаю, пора сократить количество отделений моделирования одежды. От преподавателей очень много зависит. Вы знаете, когда я приехал в Москву из Иваново, то ходил, как такой дешевый чувак: серые портки с вытянутыми коленками, куртка зелененькая, кепка на голове странная. Ну моя мама уборщица-прачка была, откуда мне было все это взять. Мой педагог по костюму, Раиса Владимировна Захаржевская, презирала меня за безвкусицу жутчайшую. А мне она безумно нравилась. Она капитальным была художником. Для того чтобы убедить ее в том, что я не такой уж безнадежный, как она думает, я четыре года подряд каждый вечер сидел в театральной библиотеке, изучал историю костюма, русскую этнографию. И когда я потом стал работать в театре, мне было легко, поскольку я все это знал. Это моя тема, и это она позволяет мне оставаться на плаву с 1962 года.

— Вы сейчас над чем работаете?

— Я увлекаюсь живописью. С фигурой работаю, с телом. Очень интересно. С мужским телом особенно интересно, потому что мужское тело — более выразительное. Вы знаете, в 1981 году у меня появилась потрясающая модель. Когда этот парень разделся, я сразу представил себе образ Христа из Сикстинской капеллы Микеланджело. Это был Влад Локтев, сейчас он невероятно востребованный фотограф, а то время он был мальчишкой, его мама привела ко мне после армии. Здоровый парень был, совершенно без царя в голове, кроме девочек, у него на уме ничего не было. Я воспитал его.

— Почему же вы не выставляете эти фотографии?

— Ну кое-что можно показать. Вообще, я начал с того, что нарисовал натюрморт на белом фоне — белые предметы, вазочки какие-то, всякая хренотень. Стал искать светотени, форму объемную. Потом начал учить этому своих ребят. Мы с Владом сделали первую выставку в Эстонии, в 1982 году это было. А потом я взял его с собой в Америку, чтобы он посмотрел, как работают профессионалы в Голливуде. Он очень много и успешно снимал, так что я его отпустил на свободные хлеба.

— Как складываются дела у ваших выпускников? Вот, скажем, у Султанны Французовой здесь намечалась успешная карьера, но потом она уехала, бросила это все. Почему даже у талантливых русских модельеров не получается стать серьезными мировыми игроками?

— Только потому, что в России нет поддержки индустрии моды. В Париже, в Нью-Йорке, в Лондоне существуют целые кварталы, где государство бесплатно выделяет помещения для бутиков. Коротко говоря, нужно создавать какие-то пространства для творчества — ничего нового.

— Это как-то связано с тем, что раньше интерес к моде у государства было чисто потребительский? Вам лично приходилось помогать стране избавляться от излишков сукна, например?

— Да, была, скажем, история со штапельным полотном. Никто не понимал, что это такое, и покупательская способность была очень маленькая. Меня пригласили в министерство: Славочка, давай, сделай коллекцию из штапеля. Я сделал шестнадцать или восемнадцать моделей и стал выезжать, показывать. В восемнадцать раз поднялась стоимость штапеля, а под конец он и вовсе стал дефицитом. Я занимаюсь сейчас ровно тем же самым. Вот сделал коллекцию из московских гобеленов. Гобелен не носят, потому что думают, что он подходит только для штор и для обивки диванов. А там чистый хлопок с вискозой, натуральные волокна — что может быть лучше? Я разворачиваю дорожку такую, делаю две вытачки здесь, и две сзади, и молнию впереди, этого как раз хватает на юбку. На девчонку. Вот, считаю, это будет событием в моде. Сейчас есть уже желающие воспользоваться этой моей идеей.

— А как вообще можно было получить работу в модной индустрии в СССР?

— Когда я заканчивал институт, меня должны были распределить в Дом моделей на Кузнецком мосту. Я хотел сделать диплом на тему «Балет на льду», но мне сказали: «Вячеслав Михайлович, вы не тем занимаетесь, переключайтесь на спецодежду». Я решил аппликацию сделать и окунулся в двадцатые годы. Свою первую коллекцию показал на эстетическом совещании — так это называлось. У меня были фуфайки из цветного репса, юбки из павловопосадских платков, а валенки были разукрашены гуашью: оранжевые, красные, разных цветов. Ну естественно, меня поимели хорошо, высмеяли и в результате посадили на фабрику Мособлсовнархоза шить модели из неликвидов. Но в то время на Кузнецком мосту открыли магазин легкого платья «Светлана». Я начал туда поставлять одежду. И чтобы ее лучше принимали, я решил консультировать продавцов, делал лекции такие небольшие.

— Это когда вы с микрофоном комментировали показы моделей?

— Да, я был совершенно косноязычный и ужасно себя при этом ощущал, но преодолел себя и начал ездить по стране, стал своего рода миссионером по линии общества «Знание». Заодно научился говорить.

— Если бы в восьмидесятых уже существовали корпорации и индустрия офисной одежды, судьба вашей компании могла бы сложиться иначе? Были бы служебные пиджаки вместо камзолов?

— Я очень люблю деловую одежду, у меня ведь и тема диплома была «Служебная одежда». Для меня платье-рубаха с поясом, с накладными карманами, с рисочками — самая любимая тема. Я рубахи люблю, сам их крою, леплю, закладываю складки. Я поражаюсь, почему наши художники историческим опытом почти не пользуются. Буквально вчера смотрел в музее народные костюмы Ивановской губернии. Головные уборы, шарфы, пояса, обувь. С ума сойти. Почему они не могут воспользоваться и сделать такие же современные? Почему-то мы прячемся все время за этими иностранцами.

— Бывает такая проблема, что молодые дизайнеры этой темой злоупотребляют. Знаете, когда появляются шаровары дикие, сарафаны колоколом.

— Да, это ужасно бывает. Такая клюква сразу получается. Ну для этого надо прожить огромную жизнь. Я прожил огромную жизнь, и только в 2006 году сделал коллекцию «Истоки», она получила государственную премию. До сих пор я получаю удовольствие, когда показываю фрагменты. Не потому, что это мое, просто как художник я получаю от нее удовольствие. Это поразительная вещь.

— Но вы как-то пытались влиять на тех, кто заведовал заказами на фабрике «Большевичка», к примеру? 

— Я говорил об этом, мне меня не слушали, к сожалению. Каждый месяц проводились совещания в пределах замминистра, или еще отдела легкой промышленности, какие-то тетки сидели странные, дядьки. И вот они говорили: «не пойдет, не нравится». А почему не пойдет? Потому что много деталей. Надо было сделать так, чтобы пальто шить за двадцать минут. Платье — за пятнадцать минут. Вот почему я в 1978 году ушел из официальной моды. Понял, что бессмысленно так существовать, жизнь уходит. Поэтому и начал работать в ателье, чтобы служить людям.

— Когда состоялась ваша знаменитая встреча с Карденом и другими французскими модельерами, у вас было ощущение, что надо уезжать — иначе вы останетесь здесь прозябать?

— У меня не было такого ощущения. Я никогда не хотел куда-то уехать. Просто я был счастлив, что столкнулся с удивительными людьми, которые обладают потрясающим потенциалом и имеют возможность для самовыражения. Я помню, как принес им свои эскизы, это было в ресторане «София» во время обеда, и они все склонились над ними — такая фотография есть. И буквально через месяц вышла статья в журнале Life, которую выпустил тогда крупнейший обозреватель моды. Он написал замечательные слова: «Встреча королей мод». А я был молодой, двадцатисемилетний мальчишка. Конечно, для меня это было потрясение, когда я впервые увидел Кардена. Помню, я три дня не мыл руки после нашего рукопожатия. Я будто окунулся в его теплую руку, огромную руку, мягкую; пушистые пальцы такие классные! Вот именно Карден долгие годы пытался меня вытащить за рубеж, давал деньги даже кому-то из властей наших. Деньги брали, но ничего не происходило. Я двадцать лет был прикован к России, и когда выпустили меня в первый раз в Канаду с показом коллекции на выставку передвижной техники, где показывали самолеты, пароходы…

— Не самый очевидный дебют, кажется.

— Абсолютно! Туда приехали восемь девчонок, я и руководитель нашей группы. Прилетели мы в Монреаль на пересадку, нас никто не встретил. У нас было на руках всего пятьдесят долларов. Хорошо, случайно встретился канадский искусствовед-теоретик, который знал русский язык. Он нас посадил на автобус, объяснил, куда ехать, чтобы сесть на следующий самолет в Ванкувер. Приехали, а рейс уже ушел. Что делать: нашли какой-то отель. Заняли одну комнату, а денег все равно не хватает. Нам говорят: дайте тогда девочку на ночь. Я говорю: девчонки, быстро, прячемся в комнату, запираемся стульями.

— Это кто девочку просил?

— Хозяин отеля. В общем, утром рано, еще пока все спали, сбежали, не заплатили. Самое интересное, что потом, когда приехали мы в Ванкувер, встречает нас гэбэшник, ворчит, почему опаздываете. Я говорю: простите, мы вообще могли не приехать. Ситуация была жуткая, конечно. У меня из-за статьи в Paris Match было много неприятностей, меня вызывали в КГБ неоднократно, потом прикрепили человека, который следил за мной постоянно…

— А у вас же с Фурцевой были хорошие отношения. Она вам не помогала?

— Фурцева была милейшая женщина. И по-настоящему хотела поддерживать искусство. Она мне помогла, у меня была проблема с квартирой, когда я попал в аварию в 1971 году. После больницы мне некуда было пойти, я тогда был уже разведен с Маришкой. Меня теща выгнала из дома. Потому что она считала, что я женился на квартире, а не на Маришке. Ну больной человек, ладно. И я оказался выброшенным на улицу. Лариса Шепитько с Элемом Климовым пошли к художнице Наде Леже просить, чтобы она попросила Фурцеву дать мне возможность скорее получить площадь. И Фурцева помогла: в Новогиреево мне дали однокомнатную квартиру с пропиской.

— Вам нравится Новогиреево?

— Я сейчас уже не помню, это было давно и неправда. Я прожил там три года. После чего с помощью Валентины Владимировны Терешковой мне удалось обменять эту квартиру на полуторакомнатную около Савеловского вокзала. А потом уже моя коллега меня послала к одной пожилой женщине, у которой была двушка. Она накормила меня пирожками. А я всегда был голодный, денег не хватало, потому что я платил за Егорку всегда алименты. Я нажрался и уснул у нее в квартире. Просыпаюсь, она говорит: «Славочка, что же вы пришли посмотреть квартиру и уснули у меня здесь». А что делать, я наелся, согрелся и сразу спать. Естественная реакция. В общем, мы с ней подружились, с этой женщиной. Она посмотрела мою квартиру. У меня были очень приятно расписаны стены, я занимался художественной самодеятельностью. И ей понравилось. В общем, она перебралась в мою квартиру и мне отдала двухкомнатную квартиру у библиотеки имени Ленина, прямо напротив Кремля. Но потом меня переселили на Арбат, и я стал жить напротив Театра имени Вахтангова. Представляете, какая интересная история.

— Да уж!

— И сейчас там внучка моя, Маруська, живет. Я отдал ей квартиру, а сам перебрался в лес, там и сижу. Строю фундасьон. У меня эта идея родилась, когда я получил возможность зарабатывать деньги, когда появился парфюм «Маруся».

— Эти духи — в самом деле ваш главный источник дохода?

— Да, единственный по сей день источник. С 1992 года, то есть двадцать лет подряд, L'Oreal со мной продлевает контракт. «Maroussia» — это «Моя Русь» как бы. И Маруся-внучка, которая родилась в 1993 году, уже к этому делу присосалась, пристроилась. В общем, я решил сделать фундасьон, дом-студию. Семь лет  строил. Было жутко. Когда только заложили фундамент, пришла моя приятельница — такой человек-сенс, что ли. Нет, она больше, чем сенс. Так вот, она встала над вырытым котлованом и сказала: «Славочка, я сейчас буду просить бога солнца, бога воды и бога ветра, чтобы было все классно». Потому что она предсказала, что меня обворуют, сначала две русские бригады, потом иноземцы. Все это сбылось. Я даже в какой-то момент разочаровался во всей этой затее, но потом как-то приехал туда один в Новый год, решил переночевать в гостевом домике. А утром встал — и ошалел от красоты. Все было в снегу, как в зимней сказке. Я думаю: что же я сижу в Москве, да пошло оно все. С 2000 года живу там.

— Сейчас много где отмечают 50 лет вашей творческой деятельности: делают выставки, показы на Mercedes-Benz Fashion Week Russia. А как еще можно посмотреть ваши архивы: где хранятся эскизы коллекций для театра, костюмов Пьехи и Терешковой, формы для милиционеров? Я слышала, что Эвелина Хромченко делает про вас большую книгу.

— Она собиралась делать. Потом выяснилось, что спонсоры не дали денег. В общем, похерили это все. Но выставки действительно идут постоянно. Вот в Питере недавно была прекрасная встреча с поклонниками. Я разоткровенничался, люди с открытыми ртами сидели. Многие еще не знают всех истин, которые есть во мне. Это была презентация книги «Магистр, или Тайна восьми жизней Вячеслава Зайцева». В этой книге — Китай, Индия, готика, русская тема — жизнь, как я ее прожил. Сейчас восьмая идет. Последняя моя жизнь.