Москва изнутри Павел Гриншпун об окрестностях Яузы

В 1988 году, когда я заканчивал школу, в ДК МЭЛЗ случился знаменитый фестиваль фильма «Асса» — на протяжении десяти дней вечером после киносеансов здесь давали концерты уже отчаянно популярные и ставшие вскоре знаменитыми группы: «Аквариум», «Кино», «Аукцыон», «Звуки Му» и другие. Очередь на концерты заканчивалась у метро, все хотели на них попасть, а попасть было очень сложно, и мы с друзьями разработали такую технологию: приходили на предшествующий концерту сеанс и, не досмотрев в десятый уже раз «Ассу», прятались в найденной нами темной комнате, просиживая там до того момента, когда в
 фойе собирался народ в ожидании концерта. Я тогда заканчивал школу, и фестиваль произвел на меня колоссальное впечатление, кроме музыки тут продавалась какая-то атрибутика, связанная с фильмом, было выставлено современное искусство и была какая-то нереальная для позднесоветского времени движуха. Мне кажется, с этого вообще началась массовая альтернативная жизнь города, это был прорыв. Само здание очень интересное. В начале XX века здесь располагался «Введенский народный дом», это был такой прото-ДК, в нем репетировала самодеятельная труппа, которую финансировал знаменитый купец и меценат Бахрушин, они ставили Шекспира, Ибсена, Чехова. Посетители приезжали на трамвае — прямо перед «Введенским народным домом» находилась конечная станция конки. В советское время его
 достроили, и с тех пор он не сильно изменился.

Через пару месяцев после фестиваля «Ассы» нас сюда привезли на выпускной
 вечер, который праздновался сразу несколькими школами района, и был нереальный
 угар и вакханалия. Я помню, что почему-то выступала группа «Автограф», в
 которой тогда пел вокалист по фамилии Беркут, который впоследствии стал
 вокалистом «Арии».

Моя жена с детьми ходили сюда прошлой зимой на «Щелкунчика» и рассказывали, что
 внутри ничего не изменилось: лежат советские дорожки, висят советские шторы
 и т.д.

Совершенно замечательный деревянный дом, в котором я всегда мечтал 
поселиться, еще до того как про него что-то узнал. Потом выяснилось, что это особняк
 купца-старовера Носова, которому принадлежали окрестные ткацкие производства. Знаменитейший архитектор Лев Кекушев (с жуткой судьбой, он умер в психбольнице), работавший в стиле ар-нуво, построил Носову дом — пример раннего бельгийского модерна.

В 1980-х и 1990-х особняк был подзаброшен, но в последние годы он принадлежит дико крутой Российской молодежной библиотеке (здесь находится ее нотно-музыкальный отдел), которая его прекрасно отреставрировала, и теперь по нему даже водят экскурсии . Я пару раз в него заходил, они попытались воспроизвести быт семьи Носовых–Рябушинских, но, конечно, мало что нашли — зато дом на удивление сохранился в прекрасном состоянии.

Красивейшее здание Электрозавода, индустриальная архитектура, псевдоготика с
 прекрасными башнями и очень маленькими на их фоне проходными для рабочих. Какие-то помещения там теперь, насколько я знаю, сдают под мастерские: мои друзья-художники, арт-группа «ПВХ», собирались снимать здесь мастерскую и даже ездили договариваться, но что-то я пока ни разу их тут не видел.

На красивом горбатом мостике молодежь иногда устраивает всякие современные танцы и
 развлечения. Мне кажется, это классно — проводить вечеринки на этой покатой
 части моста.

За ним стоит гигантское чудовище, одно из последних законченных произведений
 Елены Батуриной, жены нашего бывшего мэра. Его почему-то никак не могут
 обжить: по вечерам горят некоторые окна, но в малом количестве; рядом с домом 
построили очень крутой современный детский садик и почему-то никак его не 
откроют, хотя всем известно, что Москве крайне не хватает детских садов. Перед самой 
аркой есть абсолютно шизофреническая мраморная трибуна. Непонятно, что архитектор хотел этим сказать, кто на нее должен выходить и зачем она вообще здесь стоит. А дом называется «Арка Солнца». До него на этом месте находились жуткие автосервисы и сараи, но незадолго до кризиса их снесли и построили этот дом.

Излучина Яузы, в которую раньше втекала река Хапиловка, а по соседству был
 Хапиловский пруд, в котором до XIX века стирали белье, — это была главная
 прачечная на Яузе. Потом Хапиловку закатали в коллектор, в нее явно сливают 
отходы красок с завода, который находится неподалеку отсюда, и от этого
 здесь случается жуткая вонь и желтые пятна на воде. Что касается Яузы, я мечтаю, что когда-нибудь она снова станет судоходной и можно будет добираться в центр по реке. Она ведь в московской жизни совершенно легендарная. Вокруг нее располагались первые загородные дворцы династии Романовых, и здесь, на берегу, в загородном дворце Алексея Михайловича был сыгран первый русский спектакль. Хотя сейчас река отчего-то совсем обмелела.

Я люблю стоять на горбатом мосту через реку по вечерам и смотреть на нее. Однажды из ниоткуда рядом со мной появился человек и спросил: «Ну что, красиво?» «Да, красиво», —
 отвечаю. «А скоро-то ничего этого и не будет», — и ушел, я даже лица его не 
увидел. Вот такое пророчество.

Мой дом, я его страшно люблю. Его начали строить в 1952-м, а закончили уже 
после смерти Сталина, в 1956-м. Бабушки, старожилки дома, с которыми я 
дружу, рассказывали мне, что, когда они ходили смотреть квартиры, в центр 
двора сгоняли зэков-строителей и они под охраной ждали, пока будущие жильцы
 посмотрят квартиры.

Выдавали их двум учреждениям: конечно же, НКВД — во дворе дома располагается
 знаменитая Матросская Тишина — и вроде бы Наркомату цветной металлургии.
 В доме очень странная слышимость. Там есть слуховые окна, для вентиляции, но
 слышны звуки и разговоры очень странно — не из соседних квартир, а из
 каких-то далеких. Ходят слухи, что есть подземные ходы из подвалов прямо на территорию тюрьмы.

Во дворе у нас офигенная детская площадка. Двор закрыт со всех сторон старыми чугунными воротами, которые, правда, уже не закрываются, в нем мало кто бывает, и детей родители отпускают гулять одних и не боятся — большая редкость сегодня. С другой стороны, двор огорожен тюремной стеной, в которой есть дверь — но никогда не видел, чтобы она открывалась. Зимой устраиваются дворовые праздники с блинами и выпивкой, жильцы строят сложные ледяные горки чуть ли не с самой тюремной стены, да и детей присутствие тюрьмы нисколько не смущает.

Некоторые к тому, что я живу прямо около знаменитой тюрьмы, относятся с ужасом, а мне это
 кажется такой странной формой лицемерия. Как будто, если ты живешь за километр от тюрьмы,
 ее в городе и нет. И что меняется, если она рядом. Мне даже нравится: по 
утрам я сижу на кухне или балконе, смотрю на нее и вспоминаю, что каждый может в ней оказаться. Это как такой самурайский тренинг: для того чтобы подготовиться к смерти, нужно каждый день о ней думать. Люблю прихвастнуть, что у нас прекрасные соседи: Ходорковский, гэкачеписты, битцевский маньяк.


Вообще, неправильно называть Матросскую Тишину тюрьмой, потому что это
 следственный изолятор. Ночью из нее иногда доносятся крики — перекликаются
 заключенные. Еще бывает, что иногда в наш двор приходят люди,
 устанавливают в песочнице ракетницы и запускают салют, явно делая это для
 своих заключенных друзей.

Я тюрьму изучаю, гуляю с детьми вокруг нее; охранники на меня с коляской почти не реагируют. Они, кстати, регулярно тут бегают с собаками, оружием и рациями будто за сбежавшими — в одном из подъездов находится учебный центр ФСИН. Кстати, бежали из нее всего дважды: знаменитый киллер Салоник по кличке Саша Македонский (чей побег подробно зафиксирован в фильме «24 часа») и некий почти уже освободившийся бедолага, случайно заснувший в мусорном баке выезжавшего из СИЗО мусоровоза.
 У улицы, давшей название изолятору, интересное происхождение: царь Петр устроил здесь парусную фабрику, работников которой почему-то называли матросами, а при Екатерине построили приют для отслуживших матросов. Тишиной же она стала из-за того, что по ней запрещено было ездить каретам и повозкам, чтобы не беспокоить ветеранов. Еще она увековечена в названии пьесы Александра Галича, постановкой которой должен был открыться театр «Современник», но открылся 30 лет спустя театр-студия Олега Табакова. И еще была неплохая постпанк-группа в конце 80-х — начале 90-х с таким же названием.

Чудесное место. Этот общественный бесплатный туалет был построен партией ЛДПР в рамках какой-то предвыборной кампании специально для посетителей Матросской Тишины — это же, очевидно, их электорат. Он находится на отшибе, и в него никто и никогда не заходит. Первое время он был постоянно закрыт, и я был почти уверен, что это какой-то военный объект, что-то вроде закамуфлированной пусковой шахты для межконтинентальных баллистических ракет. Иногда летом можно увидеть женщину, которая сидит на стуле перед туалетом. Но ни одного посетителя я ни единого раза не видел.

Вообще, Матросская Тишина — интересная улица: треть ее протяженности составляют
 психиатрическая больница и следственный изолятор. Больница была построена известным архитектором Мейнгардом на деньги какого-то генерала. Я побывал в ней — вскоре после всей этой истории с «Ассой» меня привели сюда из военкомата, поскольку школу я закончил, в институт не поступил, а в армию идти не хотел совершенно. Здесь я провел три великолепных недели в 
санаторном режиме, без всяких принудительных лечений, ужасов и страхов. В моей палате было несколько чудесных панков, которые впервые на бобинах дали мне послушать группу Joy Division,
 и она мне страшно понравилась. Был мой приятель Димуля, с которым мы даже 
однажды сбежали за территорию за портвейном в байковых больничных костюмчиках. А панки
 залезали на стену тюрьмы и показывали голые задницы часовым, которые кричали:
 «Слезайте, психи!» — целились из автоматов, но не стреляли.

Смешной и очень старорежимный пивной ларек, где я люблю иногда взять пива. Около него
 собираются местные пьяницы и похмеляются. Ведутся соответствующие разговоры. Выглядит он совсем не по-старомосковски, а по духу и атмосфере является абсолютно таковым. Стоят люди и из пластиковых стаканчиков пьют дешевейшее разливное пиво. Сколько здесь живу — ларек стоит и не меняется. Я сюда прихожу иногда с детьми и коляской, и женщина-продавец смотрит на меня неодобрительно.

Знаменитейший и культовый объект этой местности, авторства архитектора
 Мельникова; одна из самых знаменитых в истории конструктивизма построек, вошедшая во все мировые учебники по истории архитектуры. Похож на такую упавшую с неба большущую шестеренку с двумя лестницами по краям, похожими на клешни снегоуборочной машины. Мельников придумал совершенно новую систему обустройства внутренних помещений, там все передвигалось и позволяло менять пространство. В последнее время ДК пришел в страшную разруху, его долгие годы ремонтируют и никак не могут отремонтировать —
 отштукатурят, а через некоторое время штукатурка начинает падать, как бы ее ни 
клали. Все это почему-то называется Театром Романа Виктюка, но я ни разу не видел, чтобы здесь шли спектакли, что обидно, потому что клуб не действует и умирает.

А в 1991 году здесь был фестиваль «Индюки», который устраивали деятели
 журнала «Контркультура» Гурьев, Кушнир и Комета. На фестивале мощно была представлена независимая музыка того времени  — «Комитет охраны тепла», «Инструкция по выживанию» (их выступление отметилось грандиозным скандалом из-за исполнения песни «Убить жида»). А еще на фестиваль приехали любера, и все рассчитывали, что будет драка, но они как-то 
мирно зашли и всю программу прослушали.

В Сокольниках, в отличие от соседней «Бауманской», совсем нет недорогих и приятных 
заведений, ресторанов и хинкальных. Единственное — первый «Бакинский дворик» в левом крыле этого же ДК. Правда, заведение недешевое — но там очень вкусно. Внутри дикий китч,
 безумный Восток, периодически выступают замшелые советские поп-звезды вроде Алены Апиной и Сергея Крылова.

Дом, в котором теперь находится Holiday Inn, был монструозным сооружением,
 похожим на робота-трансформера, который скоро очнется. Построенным и 
заброшенным, без окон и дверей, он стоял здесь пятнадцать лет. Потом я узнал, что 
за него была страшная борьба, а жители района говорили, что его строили с
 применением асбеста и, по-хорошему, его вообще нужно снести. Но никто его не 
снес, а Лужков в итоге приказал его достроить, и получилась гостиница. Ровно напротив него, через улицу, стоит такой же страшный донстроевский небоскреб, отчего Сокольническую площадь я теперь называю «Между Сциллой и Харибдой». Мне кажется, что они когда-нибудь начнут сталкиваться и пожирать проезжающих автомобилистов, так же как мифологические скалы губили моряков. На их фоне, кстати, совсем потерялась изящная пожарная каланча XIX века.