Ревущие сороковые

Очередь в ГАИ

Я хочу танцевать, я хочу двигать телом. Очень холодно, раннее утро. Вчера, когда я ставил будильник на шесть, я думал, что буду первым. Но сейчас, за сорок минут до открытия, перед отделением ГАИ уже полсотни человек. Все они хотят снять или поставить машину на учет. «Кто здесь дежурный по очереди?» – спрашивает озябший пенсионер, что подошел следом за мной. «Вон она», – говорят все. Они уже записали свои фамилии на листок клетчатой бумаги и поставили напротив порядковый номер. Дежурной по очереди оказывается изящная женщина в белых кожаных перчатках. «Дайте-ка я запишусь. У меня инвалидность», – говорит пенсионер, оттесняя меня к мусорным контейнерам, рядом с которыми спят рыжие безнадзорные собаки. Пенсионер пишет фамилию, женщина в белых перчатках говорит «хм», изящно чешет переносицу, забирает обратно листок, переспрашивает: «Как-как? Не разберу. Березовский?» «Тьфу ты, ну вот еще, – обижается пенсионер. – Березовы мы». Пенсионер Березов оказывается пятьдесят седьмым, я пятьдесят восьмой. «Плохо твое дело, – толкует пенсионер. – Пять да восемь – тринадцать. Значит, до обеда не успеешь». «До обеда только сороковые пройдут, – сообщает сосед по очереди. – Второй раз уж снимаю с учета». Пенсионер Березов чешет ушанку. Кучками по нескольку человек подходят новые люди. «А семидесятые вообще сегодня только документы сдать успеют, а забирать завтра будут», – говорит простуженного вида молодой человек. Вновь записавшиеся зло смотрят на него. «А давайте сделаем перекличку, – предлагает худосочный тип в кепке. – Кто не откликнется – того вычеркнем». «Да, может, они в машинах греются», – отзывается женский голос. «Ничего-ничего». По итогам переклички вычеркивают восьмерых.

Без десяти девять начинают просыпаться собаки. Очередь волнуется, все смотрят то на часы, то на железную гаишную дверь. Без трех минут девять дверь открывается, выходит женщина в погонах с газетным свертком в руках – и дверь закрывается. По очереди прокатывается недовольный вздох. Женщина идет к мусорным бакам, на ходу разворачивает сверток, кладет его на землю, там – отличная суповая кость. Собаки вяло машут ей замерзшими хвостами. «Суп вчера варила, – говорит женщина в погонах, не обращаясь ни к кому конкретно. – Гороховый». Собаки медленно собираются вокруг кости. «Вот видите, – вздыхает пенсионер Березов, – все говорят: гаишники, гаишники. А ведь в сердце каждого сотрудника – любовь». Подходят двое в дорогих кожаных куртках с меховыми воротниками. «Вас записать?» – кричит изящная дежурная по очереди. Двое делают небрежный жест. «Кто знает, сколько стоит сделать без очереди?» – спрашивает один. Очередь молчит. Отойдя шагов на двадцать, они начинают звонить по мобильному: «Боря, пускай какой-нибудь сержантик спустится, я уже здесь, внизу, под дверью».

Без одной минуты девять. Если быть идеалистом, можно предположить, что через шестьдесят секунд железная дверь откроется, и люди в порядке, установленном клетчатым листком и изящной дежурной по очереди, пройдут к окошкам и будут решать свои автомобильные дела. Но я твердо знаю, что дверь откроется в четверть десятого, и все вокруг, позабыв про клетчатый листок, бросятся наверх, даже не взглянув на назначенную ими же дежурную в белых перчатках. Я тоже брошусь вверх по лестнице и, надеюсь, буду не последним. Но пока я стою здесь, перед железными дверьми, на бетонных ступенях, в пасти безумия, на окраине города, рядом с мусорными контейнерами и собаками, глодающими отличную суповую кость. Очень холодно, раннее утро. Я хочу двигать телом, я хочу танцевать.