Объективная реальность

Нет, пожалуй, человека, который бы не видел фотографий Эллен фон Унверт — только не все об этом знают. Она снимала всех лучших моделей, почти всех голливудских звезд и уйму рекламы с участием и тех и других. А теперь выставкой с фотографиями из самой известной ее книжки «Revenge» в Москве открывается новая галерея — «Победа».

Фотография: Эллен фон Унверт

— Вы в юности работали в цирке. Что это было такое?

— Это был цирк в Мюнхене, очень маленький, с огоньками и прочей романтикой. Я пришла к директору и сказала, что хочу работать, он посмотрел: «О, да ты выглядишь как цирковая девчонка!» — и я стала там работать. Он был одет как Пьеро, а я носила ажурные чулки и цилиндр; мы были друг в друга влюблены, очень сильно. Что я там делала? Ну знаете, эти девочки, которые между номерами выходят, надувают мыльные пузыри, цифры показывают и так далее. Мне так хорошо было.

— Зачем же вы ушли оттуда? Любовь прошла?

— Просто они сменили директора, и программа изменилась — раньше все было эмоциональнее как-то, животные были разные, а они стали делать более серьезную программу, но более скучную, что ли. Все почти, кто раньше работал, ушли.

— А потом что было?

— А потом мне нужно было что-то решать, потому что в цирк я попала сразу после школы, мне было всего 17 лет, и я не знала, что буду делать дальше. В университет идти не очень хотелось, и когда мне предложили стать моделью, я сразу согласилась. Многие, знаете, говорят: нет-нет, я никогда об этом не думала! Так вот, я, конечно, думала. Так получилось, что я уже через пару месяцев уехала в Париж, попала в агентство Elite и лет десять всем этим занималась.

— И что в этом было хорошего?

— Было очень весело временами. Я многому училась, с людьми встречалась, ездила много, смотрела по сторонам. Я вот сейчас удивляюсь моделям, которые разъезжают по всему миру, но при этом никуда из машины не выходят, — это же просто дико! Ты в Токио, Нью-Йорке, ты повсюду можешь оказаться, неужели неинтересно посмотреть, где ты?

— А потом вам, кажется, бойфренд камеру подарил?

— Да, точно! Это было примерно так: вот, смотри, камера, когда здесь лампочка загорится — снимай. Я снимала своих подружек из модельного агентства, потом я в Кению уехала, там много снимала. Мой приятель увидел фотографии, и они ему так понравились, что он сразу шесть полос в журнале напечатал. А потом уже были первые фэшн-съемки по заказу. Мне хотелось снять историю как бы про проститутку на площади Пигаль, с красными огнями и фонарями. Было здорово!

— Говорят, всю съемку для книги «Revenge» вы за три дня сделали.

— Ну да. Я всех знакомых и любимых моделей позвала, всем было весело. Они были прямо очень в теме, говорили: «Да, да, ударь меня по-настоящему! Еще! Сильнее!» Мы снимали рядом с Парижем, в старом замке, летом, погода была хорошая. И вот мы все отсняли уже, и я увидела очень, очень красивую лошадь, такую благородную, и поняла, что одного кадра мне очень не хватает — с девушкой на лошади. Но все уже закончилось, и мы только через три месяца, осенью, смогли туда вернуться, всего на день. Приехали, идет дождь, грязно, серо, холодно. Я спрашиваю: а где же лошадь? Давайте скорее ее снимем. И тут оказывается, что ее продали месяц назад, остался только старенький маленький пони. И вот мы всю историю с лошадью снимали на мокром несчастном пони! Там картинка такая, где девушка ему гриву расчесывает, а он весь дрожит.

— У вас дочери 17 лет, вы бы могли ее в этой истории снять?

— Ой, ну нет, конечно! Я фотографирую ее дома, даже снимала ее для Teen Vogue, но работать с ней для меня психологически сложно. Мы все-таки ужасно близкие люди, проще сказать кому-то другому — сделай так! Мне еще очень неприятна эта история, что моделями сейчас становятся девочки лет 14–15. В них же прекрасно то, что они невинные, они этим и красивы, а если давить на них, слишком рано вытаскивать из них сексуальность, это только им вредит. Я девушек лет с 17 могу спокойно снимать, когда они уже взрослые. Хотя вот Адриана Лима ко мне попала, когда ей было 15, — но она настолько была в гармонии со своим телом, что меня ее возраст совершенно не смущал.

— Вы кроме фотографии что-то успеваете? Когда вы не фотографируете, вы что делаете?

— Фотографии выбираю (смеется). Это вообще мое любимое занятие. Я всегда свои съемки сама смотрю и в журнал ну максимум на пару картинок больше, чем надо, отправляю — и потом, если честно, уже не очень интересно сам журнал смотреть. Вот садоводством занимаюсь, когда есть время.

— Чем для вас коммерческие съемки от некоммерческих отличаются? Это вообще — принципиальный вопрос?

— Не знаю даже, что сказать. Я, наверное, больше про черно-белые фотографии, с зерном, не всегда в фокусе — эдакое «остановись, мгновение!». Когда рекламу снимаешь, почти всегда просят, чтобы был цвет, — а я люблю, чтобы цвет был тогда, когда он на самом деле есть, ну там лиловая машина, розовая помада. А когда белая стенка и девочка в черном платье — лучше ч/б снимать. И вообще, это более эмоционально выходит, более графично — и как будто живет намного дольше.

— Вас когда-нибудь просили: научите меня снимать? Можно человека научить фотографировать, если он не умеет?

— Самое глупое — это смотреть в журнале на картинку и думать: я вот так же хочу снять. Главное — чтобы глаза были, если хочется снять что-то — надо подумать, зачем и почему. Что хочется показать? Что тебя возбуждает? Друзья, дома, места?

— А вас что возбуждает?

— Момент, который я ловлю. Незапланированный, неожиданный. Я снимаю места, которые для меня что-то значат, которые могут исчезнуть, — Париж, Бразилия. Там есть история, там все меняется. Там есть смысл что-то снимать.

***

Галерея: Меглинская/Гомиашвили

Фотовыставкой Эллен фон Унверт на территории арт-центра «Винзавод» открывается галерея «Победа». Придумали ее Ирина Меглинская — фотодиректор издательского дома «Афиша» и Нина Гомиашвили — фотограф и ресторатор. Все задумано так, что «Победа» должна стать первой в Москве фотогалереей мирового уровня, — главное теперь, чтобы получилось как задумано.

Фотография: Алексей Киселев

— Какова задача галереи?

И.М.: Мне интересно рынок строить.

— И как же его строить?

И.М.: Ну как — брать лопату и…

Н.Г.: У нас очень четкое разграничение — ей интересно рынок строить, мне интересно коллекционеров воспитывать. Поэтому наш дуэт, видимо, будет существовать вечно.

— Так Ира ведь уже в некотором роде строила рынок — была же галерея «Школа».

И.М.: То был рынок современного искусства. Меня как-то унесло в свое время, точнее, меня зашельмовали художники, и галерея шесть лет, по сути, занималась современным искусством. Но сердце мое принадлежало фотографии. Поэтому я в свое время и ушла в журнальную фотографию, которая казалась мне более любопытной.

Н.Г.: Меня больше интересует академический подход к музейной фотографии, коллекционной и дорогущей. Мне хочется, чтобы люди понимали: раз это столько стоит, стало быть, это настоящее и нужно хватать и вешать. Хочется переводить на русский книжки о фотографии Сьюзен Зонтаг. Хочется заниматься такими вещами, которые, если честно, и нам еще не до конца понятны.

— В мире есть галереи, которые вы взяли бы за образец?

Н.Г.: Абсолютно нет — у всех индивидуальный вкус, это очень ощущенческая вещь. Вообще, во всем мире фотогалереи называют фамилиями хозяев. Но в нашем случае это невозможно ни произнести, ни написать, поэтому — «Победа».

И.М.: Есть, конечно, общие формулы — на уровне контакта с художниками, организации тиража, корректного поведения на рынке, но вообще, любая галерея — это личный вкус.

— Вкус — это расплывчато. Можно со вкусом носить костюм, а можно мятую майку. Стилистика-то у вас какая будет?

Н.Г.: Есть очень простая вещь — одни фотографии цепляют, другие нет. Ты смотришь на фотографию, видишь что-то, и тебе хочется ее схватить и утащить с собой. Вот это и есть главное. А загонять себя в какую-то стилистику совсем не хочется. Это может быть Эллен фон Унверт, может Леонид Андреев…

— Какой Андреев? Писатель?

И.М.: Так он был одним из первых, кто начал снимать на цветной дагеротип! У нас будет и военная фотография, и гламурная фотография, репортажи, архивы. Главное, чтобы в ней был этот самый… укол зонтиком в солнечное сплетение. Собственно, в течение первого года станет понятно, что такое наш вкус.

— Но должен же быть какой-то, что ли, формат?

И.М.: Да главное — бьет фотография по глазам или не бьет, вот и весь формат. Фотография вообще может бить по разным местам — в голову, в сердце, в душу, в причинное место, но бить она должна по-любому, вот и все. Вообще, самая сильная вещь в фотографии — то, что все это было на самом деле. И в этом есть воля — если речь идет о постановочной фотографии, это воля художественная. Либо, если о репортажной, воля Господа Бога. Подобная аутентичность есть только в фотографии.

— Как говорил, кажется, Беньямин, искусством фотографию считают те, кто считает ее товаром. Сколько у вас будет стоить фотография?

И.М.: Будет две площадки — одна для коллекционной фотографии, там все тысячами исчисляется, другая для не то чтобы массовой… Скажем так — доступной. Такие нестыдные вещи для дачи, подарочные. По сто, по двести долларов.

— Еще двадцать лет назад никому не пришло бы в голову приносить в подарок фотографии.

И.М.: Вот как раз хочется вернуть фотографии ее естественную функцию. Я, например, не понимаю, как можно жить, если у тебя на стенке не висит фотография.

— Много сейчас хороших русских фотографов?

И.М.: Если бы была инфраструктура, которой мы, собственно, и занимаемся, их было бы больше. Сейчас все состоит из нескольких комьюнити вокруг определенных людей — это, конечно, Ольга Свиблова в первую очередь; она вообще титан, она создала в обществе мнение, что фотография — это искусство. Вокруг Максимишина есть тусовка. Мы же просто хотим в этой дыре построить здание, где фотография заживет полноценной жизнью.

— Как-то не верится мне, что до весны 2007 года в Москве не было фотогалерей.

И.М.: Не в обиду другим будет сказано, но такого уровня, масштаба и профессионализма — не было. Здесь вообще все очень искривлено. Образования нет фотографического. Все фотографы, которые сейчас действуют, это люди-самородки. Вот сейчас пошло поколение, отучившееся на Западе, чуть-чуть начинает идти отдача. Но вот они отучились, приехали — и что дальше им делать?

— По-моему, в журналах они неплохо себя чувствуют.

И.М.: Ну слушай, помимо журнальной фотографии существует же еще фотография в пространстве искусства как такового. И если с журнальной фотографией все более-менее разверсталось, то с галерейной ситуация совершенно обратная. Здесь даже сами фотографы не понимают, в чем разница между галерейной и журнальной фотографией.

— Представьте, что любой мировой фотограф готов завтра снять ваш портрет, — кого выберете?

И.М., Н.Г. (хором): Эллен фон Унверт!

***

 Школа: Свиблова

Основатель Московского дома фотографии Ольга Свиблова совместно с Леной Лунгиной и Ириной Успенской открывает фотографическую школу. В Школе фотографии и мультимедиа им. Родченко будет два отделения — платное и бесплатное, на каждом — по 30 студентов, курс обучения длится 3 года. Если все получится, как задумано, через несколько лет мы получим первый в стране полноценный фотографический вуз.

Фотография: Алексей Киселев

— Почему в названии школы помимо слова «фотография» есть термин «мультимедиа»?

— Задача школы — не только научить людей пользоваться фотокамерой. Мы делаем упор на пользование видеокамерой, на все, что связано с цифровыми технологиями: создание трехмерной анимации и т.д. Прежде всего нужно дать людям хорошее базисное образование в области искусства, поскольку фотография и мультимедиа — это лишь часть современного искусства. У нас будут очень хорошие преподаватели. Историю фотографии будет читать Миша Сидлин, чью книжку мы издадим в течение этого года. Современное искусство будет читать Катя Деготь, она, собственно, декан искусствоведческого отделения. Будет много специальных курсов — их будут вести представители крупнейших галерей и аукционных домов, курс для бильд-редакторов — его будет вести Ира Меглинская.

— Хорошая фотография — это талант или мастерство, которому можно научиться?

— Я думаю, что можно. Можно научить искусству вообще. По крайней мере можно научить в нем разбираться и его любить. Станет это профессией или останется хобби, которое всю жизнь будет держать человека в тонусе (а, как известно, хорошие фотографы живут долго), это не так важно.

— Кого из нынешних русских фотографов вы могли бы назвать своим открытием?

— Открытие фотографа — это не значит сделать одну выставку, он должен доказать свою живучесть. И когда он долго работает, понимаешь, что у него есть определенная динамика. Динамика в собственном стиле и динамика в производительности. В современной фотографии есть как минимум два условных подразделения: фэшн-фотография и арт-фотография. Это все разные люди — и тем не менее мы работаем с ними со всеми вместе. Володя Мишуков — один из самых ярких фотографов, мы работаем с ним практически с того момента, как он впервые взял камеру в руки. С Игорем Мухиным мы работаем с того момента, как музей только появился. Когда в 1998 году мы еще только делали тему для биеннале «Мода и стиль в фотографии» и показывали то, что представляет собой русская фэшн-фотография, на это нельзя было смотреть без слез. Рядом стояли классики мировой фотографии моды. Сегодня у нас есть некая фэшн-фотография. Мы можем говорить о Фридкесе, который, очевидно, уже относится к разряду stars. О нем же мы можем говорить как о супер-арт-фотографе, если взять то, что он делал с группой AES+F.

— А что вообще делает фотографию искусством?

— Фотография, как и любое другое искусство, всегда дискутирует сама с собой. Если искусство не соотносится с жизнью, если оно не затрагивает какие-то болезненные, важные, актуальные точки сегодняшнего дня, если оно не смотрит вперед, то оно неинтересно. Независимо от того, появляется оно на рынке или нет. У фотографии те же задачи, что и у искусства. Совершенно не важно, рисуешь ты карандашом или красками, делаешь скульптуру из бронзы или из пенопласта. Важно, что ты хочешь сказать. А понимание того, что ты хочешь сказать, формируется только тогда, когда ты узнаешь, что делали предшественники. На пустом месте даже глупость не вырастет.

— Что бы вы хотели увидеть в работах, которые будут приносить к вам на конкурс? Есть предпочтения по темам?

— Темы меня вообще не волнуют. Прежде всего меня интересует энергетический драйв.

— Любовь к фотографии?

— Нет, любовь и драйв — это разные вещи. У человека или есть энергетика, или ее нет. Почему-то энергетика иногда прорывается, а иногда закупоривается. Вот тот момент, когда эта энергетика прорывается, мне интересен. Дальше мне интересен взгляд. И уровень его осмысленности. Когда человек делает фотографию, мне важно видеть, что он точно понимает, почему он в этот момент нажимает на кнопку.

— А важен ли для фотографа случай? Или там удача?

— Случай и удача важны всегда. Но художником становится тот, у кого удача и случай становятся закономерностью.

— Вы следите за сайтом flickr?

— Я не знаю про сайт flickr. Но знаю сайт foto.mail.ru где выложены миллионы работ фотографов-любителей. Это как помойка, из которой трудно выудить бриллиант. Я отношусь очень хорошо к тому, что много людей фотографируют, — но из этого ничего не следует. Много званых, но мало избранных. Человек профессиональный зарабатывает на жизнь фотографией — это значит, он делает это лучше, чем люди, которые делают это для себя.

 — Быть фотографом сейчас вроде как стало модно. Как вы думаете, почему?

— Фотография была модной изначально. Она сразу же пошла в народ из-за присущего людям стремления остановить мгновение. Человек всегда знает, что жизнь его конечна, что ему придется уйти. Поэтому остановить мгновение — это инстинкт. И сегодня этот инстинкт имеет возможность довольно легко реализоваться, сегодня можно стать фотографом, не обучаясь тонкостям технологии. Раньше ведь были гигантские стеклянные пластины, огромные камеры, которые нужно было перевозить, как перевозил Фентон, когда он ездил делать фоторепортаж про Крымскую войну. Он шел, а за ним ехал военный обоз. Такое количество техники нужно было везти. Сегодня достаточно иметь одну маленькую цифровую камеру в кармане.