«Здания Сити посадили, как какие-то цветы на клумбу» Английский архитектурный критик оценивает парк Горького, Белую площадь и другие достопримечательности

«Как ни странно, это место не так уникально, как кажется. Можно вспомнить, ­например, финский музей народного искусства Seurasaari, в который свозили со всей страны избушки и разные предметы старины. В Индии тоже есть по­хожий парк всех штатов, каждый из которых сделал по павильону. Вообще, ­такого рода пространства изобрели в викторианской Британии — это назы­валось «парк-ярмарка». В Англии их и сегодня можно найти, и они примерно в таком же состоянии, как и ВВЦ: простые увеселения, дешевые товары и еда. Очевидно, что в 50-е ВДНХ была местом, для посещения которого надо было красиво одеться: широкие променады, торжественная архитектура национальных павильонов… Теперь здесь все заняли палатки и продавцы — и, конечно, требования уже не такие высокие. ВВЦ уже не работает как машина пропаганды, которой ВДНХ явно была, это видно по общим стилистическим чертам и пафосу павильонов. Сейчас от этого места возникает ощущение руины, которую обживают уже другие люди, не те, кто ее построил. Только руина это не физическая — здания все-таки стоят в целости и сохранности, — а идеологическая: у этого места разрушается смысл. Именно поэтому здесь может происходить все что угодно. Это и парк, и историческая достопримечательность, тут есть и дельфинарий, и колесо обозрения. Это место, в котором возможно все. В каком-то смысле гигантский торговый центр».

«Такой район есть в каждом большом городе — по нему хорошо видно, что Москва очень стремится стать как все. Если везде есть деловой квартал из небоскребов, то и в Москве должен быть. Удивительно только, что он умещается на таком небольшом пространстве: здания посадили, как какие-то цветы на клумбу. Такие районы вообще редко бывают приятными, но в них все равно есть некий ди­намизм, энергия, которая соответствует назначению этих мест. В них и люди ­такие же — всегда торопятся, рвутся вперед, как небоскребы стремятся к небу. Но тут-то некуда стремиться: все сосредоточено на таком маленьком пятачке земли. С парковки сразу в лифт, из одного небоскреба сразу в другой — не раз­бежишься. Весь символизм, связанный с этой деловой жизнью, пропадает. Он виден только из других районов Москвы — это исключительно внешний, открыточный символ, который ничего не дает тем, кто с Москва-Сити соприкасается напрямую. Понятно, что для инвесторов это сюжет про деньги, но с точки зрения города эти небоскребы могли бы быть хоть из картона».

«Когда я оказываюсь в Москве, мне всегда на ум приходят Бейрут, Карачи, Лахор, Дели, Торонто — города, в которых можно найти много разных исторических слоев. Москва — это палимпсест, в ней одновременно живут самые разные стили. И это неплохо — наоборот, плохо будет, если эта самобытность уничтожится. Но как с этим можно работать, как добавлять к этой системе новые элементы, которые принадлежали бы настоящему или даже говорили о каком-то будущем, — это сложная проблема. И храм Христа Спасителя — пример того, как это не получается. Ведь мы имеем дело с симуляцией, копией. Но почему симуляция должна быть тотальной? Почему, например, часть здания не могла бы быть из стекла — чтобы отметить тот факт, что оно современное? Зачем так прилежно копировать, ведь мы знаем, что никакое повторение не может быть точным? Похожая ситуация была с Варшавой после войны. Польше было очень важно восстановить ­исторический центр города как можно скорее, чтобы забыть о том, что случилось во время войны. Но такая реконструкция по сути есть вид амнезии, забвения. Проблема в том, что симуляция безжизненна, она не несет в себе связи с современностью, это театр, а не настоящая жизнь — и это очень чувствуется. Посмотрите, кстати, как себя ведут туристы: они входят в храм с телефонами, в шортах; разве они стали бы так делать, если бы чувствовали, что это действительно святыня? Тут возникает вопрос ответственности перед культурой, перед будущим. Это желание забыть, стереть из памяти кусок истории пройдет — а симуляция останется».

«Эти переулки выглядят немного как выставка недвижимости: посмотрите, у нас и такое есть, и такое есть. Но здесь сейчас нет никого, кроме нас, — обычные люди сюда не заходят. Только охранники видны. И это сразу напоминает посольские районы, которые можно найти почти в любом городе. Пустые тротуары, нет магазинов и кафе, все находится под контролем видеокамер, охраны… В Европе, как только видишь охранника у здания, — это точно посольство. Это безжизненная атмосфера, ее стерильность чувствуется кожей. Очень хорошая архитектура, но она как униформа, которую эти здания надели на себя. В каком-то смысле это очень похоже на храм Христа Спасителя — тут все тоже отполированное, идеальное, и за этим нет никакой истории. Это тоже симуляция, только здесь симулируется то, чего никогда и не было. Что, кстати, не редкость и в других городах — посмотрите на некоторые кварталы в районе Мейфэр в Лондоне, например. Такая же концентрация современной архитектуры на квадратный метр и такая же стерильность. Если забыть на секунду, где ты, то можно представить себе, что ты в Стокгольме: такие же дома, машины такие же — только гораздо больше черных автомобилей. Это как «Шоу Трумана» — того и гляди выйдет Джим Кэрри. Только в других городах такие места выглядят более гуманно: есть площадки для детей, кто-то гуляет, остались какие-то старые здания. Здесь же мы имеем дело с попыткой нивелировать многообразие, затереть палимпсест, забыть о чем-то, что неприятно».

«Жалко, что этот новый квартал не обступает церковь, не выстраивается вокруг нее, почти не связан с ней. И этот забор вокруг церкви как будто подчеркивает, что они чужие друг другу. Конечно, я понимаю, что причиной тому не архитекторы, а церковь, которая хочет защитить свою территорию. Но если бы связь ­была более плотной, я уверен, что и общественность, которая недовольна таким соседством, относилась бы к ситуации лучше. С другой стороны, нельзя сказать, что этот бизнес-центр представляет собой что-то интересное, новое, специально московское. В любом большом городе сейчас можно найти такое место — сразу вспоминается Потсдамер-плац в Берлине, но такое есть сейчас везде. И именно поэтому такие места лишены своеобразия, они универсальны, одинаковы. Даже в том, что в них всегда находится место для «Старбакса». Оно появляется, потому что есть потребность в том, чтобы как-то приручить, одомашнить пространство, потому на первом уровне много кафе, ресторанов. Ведь, вообще-то, эти башни выглядят не очень уютно, если ты стоишь между ними, они кажутся гигантскими. И зимой в этих проходах между ними, должно быть, страшно завы­вает ветер и очень холодно. Это сейчас, в солнечный день, все мило. Есть и еще одна проблема — этот комплекс никак не работает с контекстом, с окружением: посмотрите, все привели в порядок на площади перед церковью, но что на задворках? Заправка, какой-то перекресток, который очень неудобно переходить… Ну ерунда какая-то. Зато уж фотография церкви в проеме между двумя корпусами бизнес-центра, наверное, теперь есть в каждом журнале. Это довольно глупо, мне кажется».

«Видно, что парк очень популярен. Даже слишком популярен — людей так много, что трудно назвать пребывание в нем полноценным отдыхом. Такое редко встретишь в обычном английском парке, где меньше людей и больше пространства, можно просто гулять. Но здесь люди, кажется, не очень хотят просто гулять: очень много общепита, каких-то аттракционов. Это делает парк похожим больше на парк развлечений, чем на парк в прямом смысле слова. Понятно, что такое место тоже нужно в таком городе, как Москва, и, наверное, другие московские парки не дают таких возможностей для людей с определенным уровнем достатка и требованиями — ВВЦ определенно работает для другой аудитории, хотя примерно таким же образом. Дальше. Эта новая архитектура замечательная, но, вообще-то, довольно непритязательная: она просто оформляет эти новые услуги так, чтобы они выглядели современно, приятно, нестыдно. Вопрос, конечно, в том, как за всем этим разглядеть собственно парк. Ведь у него есть история, его делали знаменитые архитекторы, которые известны всему миру, — Мельников, например. В какой степени эта современная архитектура, сделанная на скорую руку, отвечает прошлому парка? Она ведь сама по себе почти ничего не выражает. Да, тут есть павильон «Гаража», который сделал Сигэру Бан, но это тоже не самое яркое событие в мире архитектуры, и к тому же «Гараж» как бы включен в эту систему развлечений. Это не галерея «Серпентайн» с ее летними павильонами в Гайд-парке, где гораздо больше свободного места. С этой концентрацией людей и потребительских аттракционов, конечно, надо что-то делать, иначе парк в них просто погибнет».

«Это же считается Меккой креативного класса, да? «Стрелка», газеты и журналы, галереи, рестораны — да, это по смыслу похоже на многие такие места в Берлине или Лондоне. Но есть и отличия. Например, это остров — но то, что тут проис­ходит, почти никак не связано с рекой. Сама стрелка с памятником Петру — самое неактивное и малопосещаемое место здесь. По набережным едут машины, и по ним очень трудно пройти. Это похоже на какой-то средневековый замок, окруженный водой со всех сторон. Я знаю, что это типичная для Москвы ситуация, но здесь она выглядит максимально странным образом. С другой стороны, многое становится понятно, если вспомнить, что эта территория не принадлежит городу — ею владеет частный инвестор, который просто ждет момента, чтобы все изменить так, как ему удобно и выгодно. Отсюда и возникают странные сочетания: с одной стороны, институт «Стрелка», который рассчитан на интеллектуальную публику, с другой — демократичные ночные клубы. Если бы это был кластер, который складывался бы естественным путем, то им было бы трудно существовать вместе, ни тем ни другим не нравилось бы такое соседство. Но это просто что-то вроде большой съемной квартиры, в которой живут разные люди, и все знают, что это временно, и поэтому не парятся. И хозяин квартиры тоже не парится. Хорошо, что сейчас всем этим можно воспользоваться, но все равно немного неуютно, и это не меняет смысл района так, как джентрификация меняет его в других городах. Наверное, именно поэтому тут все так старательно наводят уют — и «Стрелка», и кафе с ресторанами, все стараются выглядеть по-домашнему. Хотя цены при этом совсем непростые».