Я + Я

20 ноября в Музее архитектуры откроется выставка инсталляций N+N Corsino «Топология мгновения»

N+N Corsino – это пара французских хореографов, но танцы свои они показывают не в театре. Огромный и дорогостоящий проект N+N Corsino – 11 видеоинсталляций с оцифрованной хореографией, виртуальными танцовщицами и прочими трехмерно-интерактивными фокусами – займет всю выставочную площадь Музея архитектуры. Перед тем как французы въехали в Музей со всеми своими штативами, экранами и проекторами, Юлия Яковлева выяснила у них, к чему все это.

Аббревиатура «N+N» расшифровывается как «Николь + Норбер». Оба N – из Марселя. Разглядывая в холле гостиницы каталог их инсталляций, я совсем не ожидала увидеть людей, которые ко мне спустились; я даже как-то невежливо запнулась.

Наверное, дело в личных предубеждениях. Видеоарт в России – крайне молодое искусство. Вероятно, поэтому оно ассоциируется с довольно молодыми людьми. Современный танец, кстати, в России тоже начался не вчера, конечно, но, скажем так, позавчера. А Николь и Норберу с виду лет под пятьдесят, и оба похожи на постаревших фриков, особенно Николь: у нее розовые с бордовым волосы, веселенькая футболка и жемчужные бусы. Но выглядят они, как ни странно, ничуть не жалко: без драматизма, присущего людям, которые никак не могут догнать свой возраст. Оба – вполне востребованные люди, лауреаты многочисленных премий многочисленных фестивалей. Не патриархи, не суперзвезды, но, что называется, «верхний этаж» западного видеоданса. И странные они только с виду: при том потоке художественной продукции, которую выдают N+N, быть психом попросту невозможно. Речь обоих N – это железная логика и чеканные формулировки; они противоречат друг другу только в одном – называют свои работы то спектаклем, то инсталляцией.

– Стоп-стоп-стоп, – говорю. – Вы кем все-таки себя считаете – хореографами или видеохудожниками?

– Хореографами!

– Ну конечно, хореографами! – они едва ли не обижаются.

Их можно понять. На Западе у видеоданса свои патриархи, фестивальные обыватели, шарлатаны, как во всякой другой сфере танцевальных искусств. Трудность положения (а также дефиниций) – в том, что разница между хорошими, плохими и очень плохими хореографами в видеодансе малозаметна, а то и вовсе драматически невелика. Это как романс на дохлые стишки: хорошая музыка вливает кровь в плохую литературу. В хорошей хореографии пространство раздвинуто, сжато, свернуто, выстроено или взорвано исключительно самим танцем – архитектурой человеческих рук и ног. Плохая же – разваливается на лету. Но нет такой беды, которую нельзя было бы поправить с помощью экранов, проекций танцующих тел, световых эффектов, компьютерной графики. На хореографов видеоданса прямо-таки падает подозрение, что они не очень настоящие хореографы.

Николь и Норбер и правда сочиняют не то чтобы настоящие танцы. Они облепляют датчиками тела реальных девушек и далее уже работают с трехмерным изображением. «Клоном», – говорит Норбер. В их десятиминутном компьютерном фильме-балете «Пленницы» три девушки, несколько похожие на Лару Крофт, пританцовывают среди трехмерной киберпанковской графики: в лабиринте, на берегу вымершего океана, среди гигантских лиц или прозрачных кристаллов размером с дирижабль.

Мы сидим в кафе, из окон открывается панорама Москвы. Я смотрю на экран ноутбука, а Николь и Норбер – на меня: сейчас я для них публика, и это для них страшно важно – хотя бы потому, что, в отличие от обычных хореографов, они не могут послушать аплодисменты после спектакля. И хотя бы потому, что в кафе никого больше нет.

Десять минут из динамиков вместо традиционного ресторанного набора звучит электронная музыка сфер. В десятиминутном фильме я успеваю подсмотреть, что па, которые проделывают электронные клоны, честно говоря, так себе хореография. Некие общие «два прихлопа – три притопа» современного танца. Но также и успеваю понять, что видеодансу в принципе не нужна качественная хореография, она ему как собаке пятая нога.

N+N Corsino своими инсталляциями рассказывают истории не про приключения тела в пространстве, а про приключения самого пространства. Они много путешествуют, и в их инсталляциях можно увидеть путевой дневник. Про одну инсталляцию они говорят «это Гонконг», про другую – «это Шанхай». Еще один проект посвящен городам-портам. И понятно, что речь – не о сумме туристических впечатлений и тем более не о месте создания.

– Подождите, подождите, не записывайте, – хватает меня за руку Норбер, когда я заношу в блокнот сложносочиненное название одной из работ.

Они часто переименовывают составные части в зависимости от того, что получилось в целом. В Музее архитектуры они покажут и свой Шанхай, и Лиссабон, и Гонконг. Но сам Музей они пока еще не обмерили и не знают, что и в каком порядке там разместится. Можно сказать, в итоге из всех вписавшихся в залы, дворы и коридоры инсталляций получится некий новый проект – «проект Москва». Такое ощущение, что в этот момент – держа в руках рулетку и планы залов – они сами превращаются в зрителей, еще не знающих, что там им покажут. Зрителей, кстати, оба называют юзерами.