Подмосковье 40 мест, где хорошо

Рублево-Успенское шоссе

Изучая достопримечательности самого популярного в России шоссе, Юрий Сапрыкин по заданию редакции провел на Рублевке день, а Елена Ковальская — несколько последних лет.

Ковальская: Я живу в пяти километрах от МКАД. В блочном доме на седьмом этаже. С видом на шоссе, где по выходным выстраивается пробка. С повышенным уровнем шума и загазованностью, против которой проектировщики этого района, строя его двадцать лет назад, приняли превентивные меры — поставили дома таким боком к розе ветров, чтобы выхлопные газы не накапливались в глубине дворов, а выдувались сокрушительными сквозняками. Жизнь в этом районе не халва, между тем всякий раз, когда я говорю таксисту, куда меня везти, он заламывает нечеловеческую цену. А когда называю адрес знакомым, они многозначительно хмыкают: я живу на Рублевском шоссе.

О мифической Рублевке — оси зла, вокруг которой вращаются миллионеры и девушки в бриллиантах, — я много слышала, но видеть девушек в бриллиантах в очереди за редиской мне не приходилось. Лишь однажды около подъезда остановился «мерседес» — и девушка с бриллиантом на пальце помахала мне из окна: однокурсница Лена, нашедшая своим талантам успешное применение, заехала за мной, чтоб выпить чаю на самой настоящей Рублевке.

Настоящая Рублевка — это уже за МКАД. Официально она называется Рублево-Успенским шоссе: две полосы — в город и из города, обгон запрещен, пункты ДПС в предельно допустимой концентрации. На ось зла, как оказалось, нанизаны по преимуществу довоенные избушки; между ними, отгородившись высокими заборами, в ту пору строили свои коттеджи состоятельные москвичи. Инфраструктура, которая возникла для нужд взалкавших природы москвичей, состояла из нескольких учреждений. Первое — открытый рынок с пирожками домашней выпечки. Второе — ресторан «Царская охота» — изба с метрдотелем в пунцовом кушаке и меню, достойным кремлевского приема. Потом через дорогу от него вырос трехэтажный сруб фирмы Honka — галерея «Дача», где продавались антикварные диваны, мыло ручной выделки и медвежата; в уютном ресторане при галерее подавали карпаччо с дыней и клубничный суп. Красивую жизнь на Рублевке можно было попробовать на зуб — но разглядеть ее глазами было сложно. Спальный пригород Лондона, где снимают коттеджи университетские студенты, выглядел по сравнению с Рублевкой градостроительной жемчужиной. Вдоль шоссе зияли котлованы. Свернув в сторону по любой из дорог, ты утыкался носом в забор, достойный по крайней мере Матросской Тишины. Увидеть хоромы, ради которых городился этот забор, не представлялось возможным. Только иногда поверх забора можно было разглядеть розовый дворец с башенками — детскую мечту вчерашних «малиновых пиджаков». Тогда шла вторая чеченская кампания, и казалось, именно так, как Рублевка, должна выглядеть прифронтовая полоса: воронки, колючая проволока вдоль заборов и за каждым поворотом — шлагбаумы и блокпосты.

Позже вокруг «Дачи» и «Царской охоты» возник целый район из торговых центров: «Жуковка Плаза», Louvre, французская булочная, в конце концов, мраморный подвал, куда переехал открытый рублевский рынок. Когда я помогала Лене делать покупки, радушные продавцы зелени и осетрины не отказывали себе в удовольствии обсчитать нас рублей на пятьсот. В моду входили рублевские вечеринки — с выставкой хозяйских олдмобилей, фуршетом на пять тысяч человек и ансамблем Boney M на сладкое. Потом появилось поло: в открытом поле у Николиной Горы выгораживали гектар земли, куда съезжались девушки с широкополыми шляпами в багажнике (больше нигде они бы не поместились, эти шляпы). Про Рублевку стали снимать телепрограммы. Оксана Робски выпустила первую книжку о рублевских страдалицах. Лена перестала ездить на Рублевку поболтать с подружками в «Веранде у дачи»: во-первых, «Дача» вышла из моды, во-вторых, Лена выстроила собственное шале. И стала говорить, что Рублевка теперь похожа на Лазурный Берег: там тоже все испортилось, когда стали ездить русские.

К коттеджному поселку, в котором стоит этот дом, ведут полтора километра дороги, петляющей между все теми же заборами. Но за каждым виражом заборы становятся все ниже и ниже; глухие бетонные блоки сменяются коваными решетками, а то и живой изгородью, как на участке у Лены. Это похоже на температурный график в ногах у больного, который прошел через бред и лихорадку, но потихоньку оклемался.

Все меняется. В Барвихе выстроили прогрессивный Dream House — немного слишком высокий для загородного торгового центра, он все же неплохо вписывается в пейзаж. Лучше Dream House с пейзажем спелась только Luxury Village — километровая улица из облицованных полированным деревом бутиков. В деревне Борки открылась галерея «Наши художники»: за забором (да-да, заборы никуда не делись) виден английский газон, ряд ухоженных коттеджей — один из них, превращенный архитектором Ассом в образцовую европейскую виллу, и есть галерея; сейчас там экспонируются русские абстракционисты, уехавшие из страны сто лет назад — ровно тогда, когда Рублевка превращалась из барской загородной забавы в загородный номенклатурный парадиз.

Теперь, когда Рублевка приобрела соразмерный статусу облик, потеряв при этом гектары лесов и полей, там стали искать не роскоши, а мирных радостей. Природы. Сельского уюта. Ностальгических переживаний. Теперь на Рублевке катаются на коньках — на «Катке.Ру» или по Москве-реке, там, где ее пересекает Ильинское шоссе и к воде спускается уступами ресторан «Причал». Плавают на Николиной Горе: здесь относительно чисто; пятьсот гребков против течения — то же самое, что час работы в фитнес-клубе. Играют в футбол и пытаются кататься на велосипедах. Из Москвы приезжают на «Причал», чтобы взять напрокат допотопную советскую лодочку, или в «Ветерок», чтобы съесть окрошки на террасе, где висят гамаки и качели; сюда удобно привозить детей и даже собак. «Вот я лежу сейчас, — говорит Лена по телефону, — гляжу в окно, а там дятел по дереву стучит». С легкостью могу представить себе эту мизансцену. Полдень. Лена лежит в спальне на втором этаже. На первом в зимнем саду домработница опрыскивает цветы. Толик, которого можно квалифицировать как директора по зданию, выгулял собаку, болтает теперь с шофером; могу даже предположить, о чем они говорят. Единственное, чего, хоть убей, не могу себе представить, — это дятла за окном.

Сапрыкин: На выезде с Рублевского шоссе гаишник гонит нас на кольцевую. Пока добираемся до съезда с кольцевой — до бешеной пробки на съезде с кольцевой, — открывают выезд с Рублевского, откуда нас только что прогнали; там образуется еще одна бешеная пробка. Расталкивая соседей, в облаке выхлопных газов, под непроглядным дождем мы медленно вползаем туда, где, согласно глубокому заблуждению большинства жителей страны, живут самые богатые и успешные в России люди.

Мифология Рублевки окончательно оформилась в последние год-полтора стараниями Оксаны Робски и телекомпании НТВ — теперь даже жители отдаленных районов Забайкалья знают, что это заповедник свирепого новорусского гламура, населенный так называемыми рублевскими женами, которые обитают в четырехэтажных кирпичных замках, ходят в Gucci, закатывают истерики домработницам и непрерывно нюхают кокаин. Нормальным людям, по всеобщему убеждению, здесь делать нечего: когда я говорил в редакции, что собираюсь провести день на Рублевке, на меня смотрели так, будто я решил прогуляться под саркофагом на четвертом чернобыльском энергоблоке.

Существует, однако, позитивная мифология Рублевки; пропагандистами ее являются не столько аборигены, сколько заезжие гости вроде нас. В их версии Рублевка — это тихая заводь в десяти минутах езды от центра; она состоит из пустынных пляжей, антикварных галерей, белоснежных кафе с видом на реку и многочисленных домов по проекту архитектора Григоряна — то есть по-настоящему (а не как в черте города) хорошей архитектуры. К слову, в атласе современной архитектуры издательства Phaidon Москва представлена четырьмя объектами, из которых два находятся в Подмосковье, из которых один — григоряновская дача.

В реальности все выглядит так. Продравшись сквозь пробки, ты попадаешь на двухполосную дорогу, вокруг которой — рекламные щиты, деревья и заборы примерно в равной пропорции. Если не принимать во внимание деревья, остается ощущение постоянной нервной деятельности, перманентного передела, непрерывной перестройки и перекройки. Каждый второй рекламный щит объявляет о начале строительства нового поселка или в крайнем случае об открытии центра йоги; каждый четвертый забор снабжен табличкой «Продается»; даже на покосившейся избушке при въезде в Барвиху висит объявление: «Сдается под офис». Театральный обозреватель Ковальская рассказывала про подругу, живущую поблизости, и какой у нее рай: в окне машут ветками сосны и стучит дятел. Мы поворачиваем к ресторану «Причал», и за заборами, где я уже приготовился встретить сосну и дятла, обнаруживается стройплощадка, а за ней — бескрайнее поле, которое, судя по динамике процесса, тоже скоро станет стройплощадкой; на рай все это не слишком похоже.

В «Причале», однако, — реальная божья благодать. С реки, куда выходит веранда, дует легкий ветер, на другом берегу шумит сосновый бор, веранда пахнет свежеструганым деревом, все чисто и свежо. Летом здесь можно сесть в лодку и поплыть на соседний пляж; впрочем, пляжи здесь дикие, а течение слишком сильное. Я сканирую окрестности на предмет дятла — но вместо пернатого друга на веранде дубасит радио «Динамит»; не сказать, чтобы это добавляло уюта. И все-таки «Причал» хоть как-то похож на искомую тихую заводь. На Рублевке полно мест, которые для постороннего выглядят экранизацией Кафки: в районе Горок-10 мы долго петляли по крутым виражам между заборами высотой с пятиэтажный дом; особенно радостно здесь должно быть ночью — чистый психоделический аттракцион, американские горки. А «Причал» — это скорее Эрленд Лу или там Мураками — нечто гуманное; не Лев Толстой, конечно, но все же.

Странно видеть, как на Рублевке, где все слишком дорого, все слишком нарочито, все немножко слишком, вдруг появляется человеческое измерение. В Барвихе мы заезжаем в свежеотстроенный торговый центр Dream House: он выглядит всего лишь как торговый центр, с корректным и холодным скандинавским дизайном — и безо всякой нуворишеской истерики: Оксане Робски или съемочной группе НТВ здесь ловить нечего. Здесь, опять же, чисто и свежо: вполне умиротворенные люди жуют бутерброды в ресторане Айзека Корреа или гуляют меж витрин с хрусталем и бельем. Мы решаем спуститься в цокольный этаж, где книжный; в последний момент в лифт успевает вскочить блондинка, по виду — типичная рублевская жена, в светских хрониках таких называют спутницами. Ей нужно наверх, нам вниз; ну, думаю, сейчас она нам задаст. «Ничего страшного, — говорит спутница, — проедусь вместе с вами». И улыбается. В книжном, кстати, тоже ничего сверхъестественного, разве что картонный Леонид Парфенов с воздетыми к небу руками и журнал MAXIM с надписью на обложке: «По ком стучит дятел?»

Еще одна приятная особенность — нигде никого нет. Возможно, это нам так повезло: мы путешествуем днем в пятницу; не исключено, что через пару часов за столики и к прилавкам ринутся жуткие толпы, но пока — тишина. Мы едем в населенный пункт Борки, в галерею «Наши художники», где вновь оказываемся единственными посетителями. Мне кажется, что и мы-то здесь лишние: дом, построенный Евгением Ассом, так гармоничен, закончен в себе, даже ошметки нерастаявшего снега разбросаны по лужайке в строго геометрическом порядке — люди тут только мешают. В галерее показывают русских абстракционистов, вовремя сбежавших во Францию; вокруг нейтральные цвета, матовый свет, белые пластиковые панели на окнах, абсолютная пустота и тишина; я чувствую себя участником какого-то дзенского ритуала.

Мы возвращаемся в Барвиху, где вдруг натыкаемся на ту же галерею, только размноженную и увеличенную до великанских масштабов. В новом торговом комплексе Luxury Village — те же геометрически правильные формы, обшитые деревом стены, та же дзенская пустота — но на пространстве в несколько тыщ квадратных метров. Luxury Village — это в конечном счете магазины, в них должны приходить покупатели, но появление живых существ на парковке выглядит до такой степени дико, что в нашу сторону выдвигаются охранники. В таком пейзаже могли бы обитать уэльбековские постчеловеки: если бы здесь взорвали нейтронную бомбу, ничего бы не изменилось.

На Рублевке будто накладываются друг на друга разные модусы времени; бревенчатая избушка из досоветского прошлого заслоняет постчеловеческий мегамолл. Особенно это заметно на площади в Жуковке: вот ельцинское достояние — ресторан «Царская охота»; в метре от него — тоже знак времени — торговый центр «Жуковка Плаза», с башенками, арочками и вывеской «Элита.Ру»; прямо под вывеской — бабушки с солеными грибочками; через дорогу — уже вполне обжитая и дружелюбная зона с галереей «Дача» и рестораном «Веранда у дачи». Но стоит присесть на тамошних диванах, в глаза лезет подъемный кран: у стен «Дачи» строится многоквартирный дом «Сhalet Жуковка» — с бассейном, солярием и индивидуальными верандами для барбекю. Вероятно, если вернуться сюда года через два, сверхсовременное шале будет выглядеть анахронизмом, «Веранда у дачи» — глубоким ретро, а половины окрестных заведений просто не будет в наличии. Рублево-Успенское шоссе — тут, знаете, такие скорости. e