Как изменить свою жизнь 23 истории людей, которые придумали себя заново

Ксения Прилепская о Greenpeace, эсперанто и парусах весом две тонны

Возраст: 32 года
Кем была: журналист
Кем стала: моряк

Я меняю свою жизнь каждую весну, ну каждые пару лет. Принято считать, что нужно выбрать что-то одно, причем лет в семнадцать — и сразу до конца жизни. Но практика показывает, что можно достигать некоторых успехов в разных сферах, не имея профильного образования во всех, а просто вкладываясь по полной. Почему нет? Многие мои одноклассники до сих пор живут в деревне, где я родилась и выросла. Самые активные и пробивные переехали в Южно-Сахалинск, а одна девушка, достигнув невероятных успехов, в прошлом году с семьей перебралась в Приморье.

В 90-е годы, еще в школе, я увидела по телевизору рекламу Greenpeace: отважные люди на надувных лодках останавливают китобойные суда, а их жестоко ­поливают из водяных пушек. Когда в сентябре 1998 года я приехала в Южно-­Сахалинск, в университет, в порту Корсаково стояло судно Greenpeace, и у них был день открытых дверей. Там я познакомилась и с местными экологами, потом работала у них в природоохранной организации, в штате. Greenpeace приезжал, мы устраивали акции протеста против нефтедобычи, приковываясь к сахалинскому парламенту, спасали серых китов. Филология меня не очень интересовала, учиться еще было полтора года, плюс я работала на телевидении (и все было довольно неплохо), но в Москве уже появились друзья, и я понимала, что хочется перемен. Мама до сих пор не может мне простить, что я не закончила университет. Но я ее просто поставила перед фактом: «Я переезжаю». Нужна была работа, в тот момент я пыталась переводиться на московский журфак, досдавала разницу, и одна знакомая, преподаватель экологии, познакомила меня с депутатом Мосгордумы, которому нужен был пресс-секретарь. Там были крошечные деньги, удивительно позорные — я пошла, проработала там 8 месяцев, пока не поняла, что меня это страшно подкашивает. Но у меня неплохо получалось — депутат мой был на втором месте по цитируемости после председателя. Потом он избрался в Госдуму, а дальше я за ним не следила. Тогда еще НАТО бомбило Югославию, по всему миру люди протестовали, а в Москве нас вышло несколько человек — это тоже было так позорно. Наступил март, и все как-то сложилось — снова захотелось перемен.

В тот год выстрелил Гришковец, он был везде, я прочитала рецензию на «Планету», которая очень совпала с моими переживаниями, смотрю на подпись — «Юрий Сапрыкин», кликаю на имя, а под ссылкой оказывается имейл. И я пишу ему большое прочувствованное письмо. Он, к моему удивлению, довольно скоро отвечает. Мы встретились выпить кофе, и Юра предложил мне работу ответственного секретаря в «Афише». Зарплата была в четыре раза больше, чем в Мосгордуме. В «Афише» я проработала год, но на моей позиции в редакции нужно было проводить слишком много времени, и я стала думать об уходе. Мне всегда было интересно путешествовать, а путешествовала я в основном за счет языка эсперанто, который знаю в совершенстве и иногда преподаю. Летом после ухода из «Афиши» я просто путешествовала автостопом по России и Украине. Я очень экономно живу — сколько есть денег, столько мне и хватает. Тем летом молодежная летняя конференция эсперанто была в Подмосковье, я была одним из организаторов, познакомилась с ребятами из Швеции, один из них уезжал домой на поезде через Финляндию. Я зашла в вагон и думаю: «Меня же здесь сейчас ничего не держит». У меня не было с собой никаких документов, кроме копии российского паспорта. Мы заперлись в купе и утром оказались в Хельсинки. Я ездила по Швеции с Томасом, преподавала эсперанто, но потом стало понятно: или оставаться нелегально, работать посудомойкой, или возвращаться в Россию. Мне хотелось научиться писать на английском, поэтому я обзвонила все англоязычные редакции в Москве, но место было только в Russia Today. На канале был жесткий график: утро, вечер, ночь, поэтому у многих через год состояние здоровья резко ухудшалось. В какой-то момент мне стало так плохо, что вызвала скорую, пролежала дома неделю, вызвала скорую еще раз и поняла, что на работу больше не выйду. Уволилась, уехала в Нью-Йорк, познакомилась там с человеком и через какое-то время вышла за него замуж.

Прошлым летом моя подруга позвала меня на парусник. Это историческая двухмачтовая шхуна «Пионер», построенная в 1885 году. На нем выходят в море с туристами, со школьниками или сдают под частные мероприятия. Там нет баров, кают-компаний, диванов, все олд-скул: паруса поднимаются вручную; самый большой весит две тонны. Оказалось, что у них есть волонтерская программа: в команде — четыре сотрудника на зарплате, остальные добровольцы. После шести часов тренинга уже можно работать на шхуне. Потом сезон закончился, зимой я занималась фильмом про Pussy Riot, который получил спецприз жюри на «Сандэнсе», а в феврале на корабле внезапно открылась позиция. Сейчас я работаю там каждый день и скоро получу удостоверение моряка, если все будет хорошо. В следующем сезоне я уже думаю про другой корабль — на этом уже все достаточно понятно, а я хочу, чтобы у меня были разные аспекты этого опыта. Не обязательно на паруснике, можно на судне, которое ходит в международные плавания, или даже на маленьком буксире — они такие симпатичные. Волонтерская программа «Пионер» вообще легендарная, через нее прошло много женщин. И некоторые стали капитанами.

Федор Смехов об МГУ, ПТУ и отрубленных пальцах

Возраст: 29 лет
Кем был: психолог
Кем стал: столяр

Я благополучно закончил факультет психологии МГУ с красным дипломом и психологическую аспирантуру ВШЭ, честно писал диссертацию и разраба­тывал для одной компании бизнес-тренинги. Но в какой-то момент меня переклинило — я стал думать о том, чего я на самом деле от жизни хочу. Мне тогда было года 24. Всю жизнь я получал кайф от двух вещей. Первое — это игры, будь то настольные, компьютерные, ролевые. И второе — красивая мебель. И я начал шерстить в этих направлениях: нашел ребят, которые делали компьютерные игры, и, не имея никакого опыта, устроился к ним гейм-дизайнером. ­Одновременно с этим я решил пойти в ПТУ художественных ремесел. Когда я пришел подавать документы, меня спросили: «А вы закончили 9 классов или 11?» Я говорю: «У меня, вообще-то, высшее образование, и я закончил аспирантуру». Этим я приобрел живой интерес к своей персоне со стороны всей прием­ной комиссии, а друзья все лето радостно меня стебали и обзывали пэтэушником. Одновременно я нашел контакты одного реставратора и пришел к нему ­посоветоваться, где и как лучше учиться мастерству, в конце разговора он меня спросил: «Когда сможешь начать?» Я ответил: «Завтра». Так что в ПТУ я так и не пошел.

Когда ты приходишь на работу и не имеешь ни малейшего представления о том, чем тебе предстоит заниматься, — это страшно драйвово! Первое, что я ­заметил на новой работе, — это то, что половина народа там была без пальцев (обычная профессиональная травма), поначалу было тяжело дышать химией — лаками, смывками, растворителями, но это быстро прошло. Конечно, коллеги по цеху ржали надо мной — не понимали, что делает в столярке человек с «двумя высшими образованиями», они убежденно считали аспирантуру вторым ­высшим. Но видя, что мне правда интересно, относились ко мне с симпатией. А когда я обматерил одного из главных работяг, я и вовсе заслужил всеобщее уважение. Так на протяжении года первую половину дня я работал в реставрации, а вторую до 11 вечера — работал гейм-дизайнером. Такой график, надо сказать, очень тонизировал. Я заметил, что когда живешь расслабленно, то ничего не успеваешь, а когда у тебя бесконечный аврал — неожиданно начинаешь все успевать. В итоге я понял, что душа у меня больше лежит к мебели. Знаете, быва­ет, начинаешь работать — и вдруг не замечаешь, сколько времени прошло. Это хороший критерий. Я ушел из реставрации в столярку, где делали мебель на заказ. Проработал там два с половиной года и понял: чтобы развиваться дальше, нужно получать профессиональное образование дизайнера. Сейчас я поступаю в Британскую высшую школу дизайна — сразу на второй курс; я бросил работу, подрабатываю частными заказами и делаю тестовое задание куратора.

Наверное, если бы я до сих пор работал по специальности, я был бы более стабильным и финансово независимым. И конечно, неудобно, что меня до сих пор поддерживают родители. Но я рассудил так: раз уж ты нашел свой путь, засунь свою гордость куда подальше, прими помощь с благодарностью. Выучись — и уже, наконец, стань специалистом. К тому же теперь у меня есть любимая от­говорка — как только мне говорят, что я неуч или веду себя неразумно, я тут же ­отвечаю: «Ничего не знаю, я — столяр».

Оксана Шевалье о «потеряшках», травме и работе в МЧС

Возраст: 39 лет
Кем была: юрист
Кем стала: спасатель-водолаз МЧС РФ

В Казахстане я профессионально занималась спортом, выступала за сборную по акробатике. Там же закончила педагогический и работала в школе. Но с распадом Советского Союза переехала в Москву, отучилась на юридическом и стала адвокатом. Три года проработала, а потом дядя, у которого судоходная компания, заманил меня к себе, вручил мне три корабля, и я стала логистом. Десять лет моталась по миру, обеспечивала корабли грузом, топливом, экипажем, вела всю документацию. А потом все бросила и пошла в спасатели.

Началось все с того, что параллельно с судоходной компанией я ходила в школу каскадеров «Трюк» — со спортивного детства осталась потребность в постоянной активности. Там я занималась и парашютным спортом, и альпинизмом, стрельбой, верховой ездой, мотокроссом. Альпинизму нас там учили мальчишки из МЧС. Я стала с ними общаться, с их подачи пошла волонтером в «Спасрезерв» и в «Лизу Алерт» искать «потеряшек» — людей, заблудившихся в лесу. А вскоре это стало моим смыслом жизни. В любой момент среди ночи, из гостей и с дачи — звонок, и ты срываешься, несешься на помощь. «Ты где?» — звонят и спрашивают родственники. «В Рязани». — «Ты где?» — «В Курске»… Так я жила. И все это время мне хотелось полностью посвятить себя спасению людей, но не хватало решимости взять и все перечеркнуть. Поворот случился, когда после неудачного прыжка с парашютом я получила сильную травму и на полтора года мне было запрещено заниматься спортом. Зато у меня было предостаточно времени, чтобы подумать о своей жизни. Я честно, как и обещала врачам, ничего не делала, но через полтора года, ровно день в день, я пошла и прыгнула с парашютом. ­Логистом может быть любой, а я хочу помогать людям.

Я прошла обучение в школе спасателей, сдала экзамены, получила жетон и стала искать выходы, чтобы попасть в МЧС. Поначалу руководство восприняло мою кандидатуру в штыки: «Девушка-спасатель? Нет!» Потом взяли, но только на работу с документами. В спасатели брать категорически не хотели — «не женское это дело». Три года я просидела в офисе и постоянно напоминала, что хочу в спасатели. Мне отвечали: «Отучись на судоводителя». Я отучилась. «Отучись на водолаза» — я и этому научилась. В результате сдала жесткие спортивные нормативы — они для мужчин и женщин одинаковые, ведь когда нужно будет кого-то спасать, ты погибающему не скажешь: мол, извините, я женщина, у меня нормативы другие. Наконец год назад меня взяли. Сейчас я единственная в Москве женщина — спасатель на воде.

Конечно, в финансовом плане я пошла на понижение, но то, насколько больше я стала получать морального удовлетворения от работы, не идет ни в какое сравнение. Коллеги боялись, что девушка коллектив ослабит. Но, как ни странно, мальчишки, наоборот, объединяются и, естественно, все равно стараются меня беречь. Сама профессия предполагает наличие сострадания у человека. Мы и МЧС между собой так и расшифровываем: мужество, честь, сострадание.

Любовь Праслова о Ташкенте 90-х, шитье и информатике

Возраст: 62 года
Кем была: конструктор на заводе
Кем стала: студентка

Я из Ташкента. В 90-е годы я шесть лет была без работы. Я думала, что всегда буду востребована. Но Советский Союз развалился — и я стала никому не нужна. Нам не платили на заводе. Я занималась разными работами, даже однажды пошла чей-то дом убирать, а мне не заплатили. На праздники у нас был пустой холодильник — один болгарский перчик лежал и корочка хлеба. А самое тяжелое было то, что я не смогла удержать ребенка на этом свете. У меня дочь была уже взрослая — училась, работала, заболела и умерла. Оставаться смысла не было.

У моей мамы тоже была тяжелая жизнь. Она говорила: «Жизнь научит сопливого любить — утрешь и поцелуешь». Родители дали все, чтобы я была успешной, но жизнь распорядилась иначе — все, куда я вкладывала силы, ушло на тот свет. И тогда я поехала в Москву — в никуда, ни с чем, ни к кому. Я никогда не видела до этого морозов. Приехала 2 октября — а 28-го уже выпал первый снег. Я ждала, пока он растает, а тут — бац! — на него второй слой, третий. Я думаю — когда же он растает? Он растаял 28 апреля 2003 года.

Сначала я каждые три месяца переезжала с квартиры на квартиру. А когда познакомилась с мужчиной, он пригласил жить к себе. Но там было одно но, с которым надо было ужиться. Одиннадцать старых кошек. Восемь живут до сих пор. Усыпить мы их не можем. Но жить с ними очень тяжело. А главное, я думала, что человек будет рад, что я с ним живу, но он относится как к слуге.

Всю жизнь у меня было два хобби — я пела с 5 лет и шила с 13 лет. У меня же и мама шила. Она приехала в Ташкент в 1930-е годы, в войну шитье ее спасло от голодной смерти — она делала для военных одежду. И при этом я всегда работала конструктором на машиностроительном заводе. А шить я нигде не училась. Тем не менее «Бурда» мне помогала всегда, я шила женщинам с нестандартной фигурой, еще когда жила в Ташкенте. Когда я приехала в Россию, я четыре года вообще не шила — все было готовое. Но потом произошел гормональный сбой, и у меня стала нестандартная фигура. Я начала переделывать свою одежду, мучилась, потому что не всегда оставалась довольна результатом. И стала думать о том, чтобы получить специальность.

В прошлом году я прочла в журнале, что набирают людей в Политехнический колледж им. Моссовета на профессию «Конструктор, модельер, технолог». Я три раза звонила и спрашивала: «У вас точно не лимитировано по возрасту?» В СССР-то прием на обучение был до 47 лет. И когда они сказали, что берут всех, я решила рискнуть и сдала экзамены — математику, русский и рисунок.

У нас занятия шесть дней в неделю. В субботу первую пару сделали в 8.30. Физкультура. Я говорю: «Я приду, но вы сразу вызывайте скорую помощь». Еще у нас есть информатика, но она явно настроена против меня. Она мне не поддается. Хотя скайп, почту и «Одноклассников» я освоила. Иногда открою «Одноклассников», там надпись «Хотите посмеяться?». И я смотрю какие-то видео с котятами, зверятами и хохочу. Больше мне ничего не надо.

Иногда у меня подруги спрашивают, зачем мне это надо. Я говорю: «У вас дом есть? Есть. Работа есть? Есть. Пенсия есть? Есть. Дети есть? Есть. Внуки есть? Есть. А теперь представьте, что у меня ничего этого нет, кроме пенсии и работы».

Андрей Свиридов о самодельном грузовике, бандитах и счастье

Возраст: 52 года
Кем был: инженер
Кем стал: казак

Инженером я был не очень, наверное, хорошим. Иначе сделал бы карьеру и жил как-то по-другому. Наступили лихие 90-е, и из Института физики высоких энергий я ушел. Блуждал долго. Была у меня такая детская мечта — грузовик сделать. И я нашел корявую груду железа у забора, посидел с ним, помучился, он поехал и стал приносить деньги. Мебель перевозили, картошку, все подряд. Продуктов же не было, люди выращивали на огородах и везли. Потом я купил дом в деревне, хотелось мне создать поселение идеальное. Если инженер я никакой, то должны же быть во мне какие-то задатки, для чего-то я рожден на белый свет, должен быть как-то полезным.

Там я с лошадью в первый раз и столкнулся. Надо было вспахать огород, а с тракторами тяжело — то топлива, то солярки нет. И пастухи давали лошадь за бутылку самогонки. И так мне ее было жалко!.. Я же не умею пахать, и я, видать, плуг запускал слишком глубоко. А она слабая, овса в глаза не видела, и с нее пот прямо пеной шел. Я уже этот плуг, чтобы ей помочь, сам нес практически. А чуть ослаблю — она сразу стонет. Вот так с горем пополам мы и вспахали огород. Я посадил картошку, она выросла. Откуда я это умел? Да ниоткуда. У меня в детстве была любимая книжка — «Робинзон Крузо». Человек попал на необитаемый остров и отчаялся — все, жизнь кончилась. А потом стал вставать на ноги. Нашел зернышко, из зернышка получилось 12 зернышек. Колосок вырос, в нем 12 зернышек. Он их посадил, из 12 получилось 24, и пошло, и пошло. Его тоже никто не учил. Так и я — такой вот Робинзон Крузо.

Фирма моя в Москве по перевозке грузов и ремонту машин, которая из грузовика выросла, работала исправно. Если нужно было, я сам садился за руль, водители же люди такие — сегодня трезвые, завтра пьяные. Я и бухгалтерией сам занимался, ну и завалил ее благополучно. Пришла проверка, и так им понравилось, что поймали они меня, как шелудивого котенка. И закрыли. Я еще пытался как-то деньги искать, к матери приходил, она пенсию получала, и говорил: «Сейчас, мама, последний штрих, последний гидроусилитель я куплю для КамАЗа, и все поедет». И тут все накрылось медным тазом. Потом еще бандиты на меня наехали. Когда я покупал машины, я связался с одним предпринимателем, машину выкупить нужно было срочно, денег не было, а он мне сказал: «Я тебе денег дам, а ты ко мне иди — отработаешь». Ну я и пошел. А когда отработал, он мне вдруг говорит: «Машину я тебе не отдам. Не отдам — и все». Обидел он меня. Ну я и поступил, может быть, глупо, но это ведь как в бою. Если ты начнешь думать, пускать слюни, дипломатов нанимать, ничего не получится. Здесь надо было жестко действовать, в стиле времени, так я и сделал. Взял и увез эту машину с его предприятия. А он в ответ бандитов нанял. Только я к тому моменту перевел ему уже на счет деньги. Бандиты приходят, говорят: «Где деньги?» Я им: «Ребята, вот платежки, такого-то числа через такой-то банк такая-то сумма». Такие быки стоят: «Ты нам, это, мозг не парь, бабки где?»

И так мне стало в какой-то момент противно и стыдно, оттого что вообще затеял эту бодягу… Я вышел из этих дел, автобус этому предпринимателю отдал, еще что-то. И все от меня постепенно отвязались — и государство, и бандиты, и предприниматель. А у меня все лошади в подсознании сидели. И когда я дальше терпеть не мог, взял знакомую свою, и мы поехали кататься. Сел в первый раз, и меня аж перевернуло всего. И полет этот, и тепло этого животного, и глаза эти. Знаете, иногда бывает хорошо, а отчего — сам не знаешь. И я ездил заниматься два раза в неделю: сначала и сидел не так, и ездил, и ссаживала меня лошадь не раз. Ну ничего — живой. Потом я однажды увидел, как парнишка один джигитовкой занимается, понравилось мне — и стал я потихоньку-потихоньку этому мастерству учиться. Потом и с казаками познакомился, и позвали они меня к себе.

Для казака самое главное что? Семья, дом, он хлеб выращивает, воспитывает детей, животных выращивает. Я городской житель, у меня такого не было никогда. Математики, чтобы решить уравнение, упрощают его, приводят к каноническому виду. Вот и здесь так. Простое обывательское счастье. Это, может, и мелко слушать, когда хочется завоевать весь мир, но мне просто хочется быть человеком и заниматься своим делом, пахать землю, ловить рыбу. Хочется, чтобы меня дома просто так кто-то ждал, потому что я целый день пытался сделать так, чтобы в доме был уют. Я ведь карьеру в казачестве делать не хочу, я просто живу так, с детьми занимаюсь. Казаки ребенка с трех лет сажали на коня. И ребенок не боялся движущегося животного. Вот и ко мне совсем крохотных детей приводят, они сидят, смотрят на лошадь, а в глазах страх. А я не просто их ездить учу и джигитовать, а от этого страха помогаю избавиться. Бояться нельзя.

У меня одна мечта есть. Сложная. Я ехал из Сибири четверо суток, пересек все великие реки. И тогда у меня родилась идея — собрать команду, подготовить лошадей и попробовать повторить маршрут Ермака, когда он покорял Сибирь. Только он не дошел до Тихого океана, а мы — дойдем. Будем в города заходить, красоту джигитовки показывать, казачество прославлять. А там, может, за нами следом и молодежь потянется. Если верить — можно дойти. Можно.

Наталья Киселева о красных ногтях, мертвых козах и адреналине

Возраст: 30 лет
Кем была: журналист
Кем стала: волонтер

Моими темами в журналистике были культура и шоу-бизнес. Красные дорожки, Канны, новое платье Ренаты Литвиновой. И в Крымск я ехала не для того, чтобы делать репортаж. Просто по телевизору показали крыши домов, торчащих в бескрайней луже, и поток, который несся по городу. У меня не было ни секунды сомнений — ехать или не ехать. Я была подписана на фэшн-блоги разных знаменитостей, в том числе на Наталью Водянову, на странице в фейсбуке которой я увидела сообщение о том, что автобус, следующий с гуманитарной помощью в Крымск, может захватить десяток волонтеров. Помню, я подумала, что, конечно же, волонтеров миллион — Водянова же! — и что я наверняка не влезу в автобус. В итоге собралось всего восемь человек. Наташа нам сказала, что в Крымск мы едем на пару дней и что до отправления остается час, так что можно успеть съездить домой за вещами. Я покидала в сумку свои беговые кроссовки, штаны, майку; на мне были джинсы, майка Карла Лагерфельда с надписью «Life is a joke», ногти у меня были ярко-красного цвета. Я вообще не понимала, куда и зачем я еду.

Страха не было совсем. Был стыд. Оказалось, что остальные семь волонтеров, откликнувшиеся на призыв Водяновой, — это профессиональные психологи. Как только автобус тронулся, они начали говорить про гештальт. И я думала: «Боже, куда я полезла!» И если бы кто-то мне тогда сказал, что через сутки я стану координатором всей гуманитарной миссии и буду орать на мужиков, руководить разгрузкой КамАЗов, я бы ответила: «Кто? Я? Нет». В Крымск мы въехали ночью. Мы все внутренне напряглись, стали готовиться к апокалипсису. И вот мы вышли из автобуса, готовые к супераду, и видим: поле, палатки, горят костры, люди играют на гитарах, кто-то занимается йогой — лагерь находился вне зоны подтопления. И я подумала: «Вот, блин, опять раздули!» Утром меня спрашивают: «Гуманитарку развозить сможешь?» И вот мы с водителем запихиваем все в «соболь». Заезжаем в МЧС, где нам выдают какие-то маски, респираторы, сапоги резиновые, перчатки. Зачем — непонятно. Мы подъезжаем к станице Нижнебаканская, и я вспоминаю все фильмы о конце света, которые я видела.

Все разрушено, все в грязи, крики, люди, лай собак. Помню, что у меня внутри будто какой-то затвор щелкнул, включился животный инстинкт. Я выскочила из машины и вошла в дом №44 по улице Мира, потому что оттуда доносился какой-то вой. Внутри грязища и невероятная вонь, от которой режет глаза, и бабушка, которая лежит под досками уже два дня. В таких ситуациях как-то сразу понимаешь, что нужно делать. Ты вытаскиваешь бабушку, даешь ей пить, кутаешь в сухой халат и бежишь в следующий дом. Понимаете, меня никто никогда не учил, как пользоваться респиратором, но я сразу все поняла — стоило мне только войти во двор, в котором сорок кур умерло. Смрад запредельный, но выброс адреналина настолько сильный, что от этой густой, сладкой вони, проникающей повсюду, тебя не тошнит. Меня вообще тошнило в Крымске только раз. Когда мы подошли к дереву, на котором висели козы, смытые волной, и шевелились оттого, что их жрали черви. Но даже в тот момент мозг работал не так, как в обычной жизни. Я подумала не «О боже, бедные козочки», а только: «Очаг заражения, ­вызываю МЧС». Короче говоря, к вечеру первого дня я стала координатором ­лагеря. А через три дня пришел автобус, чтобы отвести нас обратно в Москву. Я не поехала. К тому времени мне казалось, что я в Крымске уже месяц. Психологи из МЧС потом объяснили, что на войне один день идет за пять.

Естественно, были люди, которые всего этого не выдерживали. Например, с одной девочкой из нашего автобуса, выпускницей психфака МГУ, после двух разговоров с бабушками вообще случилась истерика, и ее первым же автобусом отправили обратно домой. В какой-то момент до меня дошло, что активность в фейсбукe не менее важна, чем работа в поле. Публикуешь пост о дедушке, бывшем военном летчике, коляску которого расплющило волной, и через пять минут перезванивают люди и говорят: «Хотим купить для летчика инвалидную коляску. Куда переводить деньги?» Или постишь новость о том, что нет раскладушек, и тут же перезванивает какая-то нефтяная компания: «Как вам перевести пять миллионов?» Когда я в сентябре вернулась в Москву, у меня был стопроцентно афганский синдром. Это когда человек не признает действительность и, сидя в кафе, думает: «Мои ребята там, а я здесь». Мне казалось, что все вокруг искусственное. Мысль о том, чтобы я заново буду стоять на красной дорожке в платье от Valentino и вещать для «Коммерсант FM», во что сегодня одета Рената Литвинова, было просто невыносимой. Но была работа, от которой было не отвертеться. Друг снимал фильм о «Бурановских бабушках» и хотел, чтобы интервью с ними делала именно я, и ждал меня все лето, пока я находилась в Крымске. Надо сказать, что фильм помог мне прийти в себя. Это был типа симбиоз моей прошлой и моей настоящей жизни. Да и интервью с бабушками получились классные — тоньше, надрывнее, чем если бы я брала их, в Крымске так и не побывав. Крымск стал для меня главным фильтром: отпало все лишнее. Помню, как в первый день в Крымске ко мне из затопленного дома вышел мужик в трусах и с топором в руке. «Дай штаны, сапоги и лопату, — сказал он мне, — буду дом разгребать». После такого понимаешь: родные живы-здоровы? Крыша над головой есть? Остальное все ерунда.

Михаил Трохин о борьбе со страхами, знакомстве в метро и свадьбе у бассейна

Возраст: 31 год
Кем был: менеджер
Кем стал: тамада

Я учился в МИСиСе, когда мою сестру сбила машина. Нужна была очень сложная операция, и мы начали искать разные методы лечения — вплоть до нетрадиционной медицины. И вот через знакомых нашли человека, который на первой же встрече рассказал, что люди часто живут на автомате, действуют по родительским и социальным установкам, не видя своего потенциала. Услышав это, я пошел к нему и стал учиться наблюдать за собой со стороны. Я ходил на концерты шаманов, осваивал разные практики, съездил даже на гору Кайлас в Тибет. Раньше я думал, что то, что мне диктует мой ум, — это я и есть. Теперь я могу выключать свои страхи. Сестру, кстати, этот врач вылечил, операция не понадобилась.

Семья у меня была самая обычная: папа — милиционер, мама на почте работала. Я боялся из школы плохую оценку принести, плакал, если двойку получал. Вообще был очень стеснительным ребенком. И с девушками были сложности. А потом я стал специально делать то, что страшно. Например, со своей женой я познакомился в метро. Я ей записку кинул, в которой было написано: «Я онемел от твоей красоты». Она прочитала, привет-пока, туда-сюда. Потом выяснилось, что она живет через подъезд от меня.

Мне всегда нравились горные лыжи. И вот уже после института я открыл журнал «Лыжный спорт» и вижу — пульсометры. Думаю, круто, почему бы ими не заняться? Позвонил в фирму и устроился менеджером по продажам пульсометров. Этим я занимался 5 лет. Параллельно все пытался бороться со своими страхами: пошел на актерские курсы, на курсы ораторского искусства, еще на курсы пикапа, там веселые задания были — пройтись по вагону метро и спеть песню или пожелать всем хорошего настроения. У меня сначала руки-ноги дрожали, но в итоге я это раз пять сделал. Как-то раз один из моих друзей позвал меня помочь провести свадьбу. У меня получилось, и я зарегистрировался на свадебном форуме, сделал себе профайл, портфолио. Тут же позвонили клиенты. Я так с ними беседу провел, что они даже не спрашивали, сколько я свадеб провел. За две недели у меня было около четырех встреч с клиентами, и все меня взяли. Я посчитал, что заработаю больше, чем в офисе. И тут же уволился.

Когда ведешь свадьбы, иногда хочется что-нибудь необычное сделать, не просто банкет с загадками. Запросы, конечно, бывают самые разные. Как-то раз устроили тусовочный, без родителей, выезд в загородный клуб и начали веселиться у бассейна, капитошками друг друга забрасывать. Я стараюсь делать так, чтобы были вещи, которых ни у кого не было. Я провел около 200 свадеб, в отпуске 2 года не был. И теперь я все чаще задумываюсь о каком-то другом деле жизни. Иногда приглашают друзья на свадьбу в другой город, как гостя, и я считаю — если поеду, потеряю две свои свадьбы, а это 100 тысяч рублей. Тяжело получается. Выпал я сейчас немного из реальности, духовный рост тоже притормозился. Теперь все в семью, моя семья — мой духовный рост. Хочется свой бизнес развивать. Быть духовно развитым и материально нищим не очень хочется. Те, кто так поступает, лукавят.

Мария Баронова о «Болотном деле», одиночестве и мечте о море

Возраст: 29 лет
Кем была: домохозяйка
Кем стала: гражданский активист

Моя семья из естественно-научной интеллигенции, бабушка с дедушкой — инженеры, мама — физик-теоретик. Отучившись в английской спецшколе, я поступила на химфак МГУ. Параллельно с учебой работала менеджером по продаже химического оборудования, потом вышла замуж и родила ребенка. И по сути была обычной домохозяйкой с ребенком. Политика на уровне новостей меня всегда интересовала, но становиться уголовником я совершенно не планировала.

Все изменилось, когда я оказалась в ситуации, что все мои друзья уехали: это судьба большинства российских химиков, которые продолжают заниматься наукой. И поняла, что я не могу больше заниматься никакими продажами, да и вообще жить в России не хочу. Но бывший муж меня с сыном не отпустил из страны. Это был 2010 год. Я оказалась в полной изоляции, единственным моим кругом общения были домохозяйки — знакомые по детскому саду и кружкам. Мне буквально было не о чем и не с кем разговаривать. Тогда я решила, что если уж я заточена в этой стране, то должна хотя бы попытаться изменить жизнь вокруг себя.

Как волонтер я расклеивала листовки, помогала в организации пикетов, на декабрьских митингах предложила свою помощь в организации пресс-центра. Там и познакомилась с Ильей Пономаревым, стала его пресс-секретарем. Но вскоре поняла, что пресс-секретарь — это тот, кто выражает чужое мнение, а я пришла не деньги зарабатывать, а свое мнение выражать. Мы с ним расстались в партнерских отношениях, а я по-прежнему отвечала на митингах за работу с прессой. Я встретила множество прекрасных людей и больше не чувствовала себя самой умной на районе — вокруг оказалось много людей умнее меня. Вернулось то прекрасное ощущение, которое было на химфаке, когда все вокруг были олимпиадниками, а я была просто девочкой из гуманитарной школы.

Но, честно говоря, если бы этот разговор происходил в 2012 году, я бы говорила: «О да, это так классно, я изменила жизнь и вижу реальные перспективы для нашей страны!» Тогда я даже думала заниматься политикой. Но теперь, из-за участия в «Болотном деле», я могу только рассказать об одиночестве, которое я чувствую. Ведь люди вообще не понимают, что значит на протяжении пятнадцати месяцев целыми днями сидеть в Следственном комитете. Ты не успеваешь бывать с ребенком, тебя никто не берет на работу. А Болотная площадь фактически отвернулась от нас, сделала вид, что не существует никакого «Болотного дела». И чем дальше, тем все более отчетливо я понимаю, что нет никаких «двух Россий — шансона и айфона», а есть одна Россия, и ее представления о свободе прежние, и это никогда не изменится.

Так что я далеко не загадываю, учусь в магистратуре ВШЭ по политологии, пишу колонки и репортажи — мне нравится. К тому же никому больше не нужен работник, который пять дней в неделю проводит в СК. Единственное, что я себе представляю в будущем, — это как пройдет еще года два, пройдет суд и условный срок, а я тогда поеду в Турцию и две недели буду просто лежать на берегу моря — это единственное, о чем я сейчас искренне мечтаю.

Азамат Хайдуков о семейном скандале, мясных рядах и мужчинах, одетых в женское

Возраст: 30 лет
Кем был: продавец мяса
Кем стал: травести-танцор

В 14 лет я впервые выпил домашнего вина с подругой, пришел не очень трезвый домой, ну и сказал маме, что я гей. На следующий день собралась вся семья, чтобы обсудить, что со мной делать. А семья-то у меня кабардино-балкарская, мусульманская, так что варианта «оставить в покое» в списке возможных решений не было. Я собрал все свои вещи и уехал в Краснодар. Когда вернулся домой, родственники были так рады, что перестали мне что-либо говорить.

Они устроили меня на очень брутальную работу — торговать мясом прямо дома, в Майкопе. Я в 15–17 лет мог заработать себе карманных денег 3–4 тысячи рублей в день. Каждый день я вставал в 5 утра, приходил на рынок, взвешивал свое мясо, рубщики его мне рубили, а я его красиво выкладывал на прилавок. Крутая работа. Я однажды обвесил женщину, а она меня спалила за этим заня­тием и реально ходила потом два месяца ко мне на работу каждый божий день и кричала: «Не покупайте у него мясо! Он аферист». Я ни в чем себе не отказывал — мог собраться вечером, взять двух подружек и уехать за 400 километров в Ростов, в клуб погулять, оставить там в районе 30 тысяч и уехать обратно.

Как-то я поехал в Сочи и в какой-то момент оказался в гей-клубе. Он назывался «Лакомка». Днем там было детское кафе-мороженое, а вечером оно превращалось в гей-клуб с травести-шоу. Как сейчас помню, вышла мисс Жужа, и это было просто ужасно! Меня возмущало все: что одет он в женское, что он на каблуках, что он накрашен, как проститутка. «Фу, как это мерзко!» — казалось мне.

Но Сочи мне понравился так сильно, что я решил туда переехать. Летом плел косички, зимой устроился работать официантом, конечно, по знакомству, так что — в гей-клуб. Он называется «Маяк». Там тоже было травести-шоу. Через год я дорос до хостес, мужчины, переодевавшиеся в женское, перестали меня раздражать. И вот спустя несколько лет я вдруг решил попробовать выступить. Мы с моим парнем, который до сих пор шьет мне все костюмы, придумали взять женское платье в национальном осетинском стиле. Мы тщательно спланировали макияж, я красился часа два, наверное. И поставили танцевальный номер под чеченскую знаменитую песню. А у нас в «Маяке» процентов 60–70 посетителей — кавказцы. Они просто взвыли от удовольствия! Это было 8 лет назад. С тех пор я поставил очень много номеров. И самый мой популярный — это лезгинка, в которой я танцую женскую партию. Я, когда вышел первый раз делать этот номер, почувствовал себя Аллой Борисовной Пугачевой. В зале всего 300 человек хлопают, но, когда они начинают с тобой танцевать, кричать, визжать и истерично давать тебе чаевые, ты можешь заработать 40 тысяч за 3 минуты. Думаешь, блин, как это круто! В тот раз в клубе была моя мама. Ей так понравился мой номер, что она, кажется, стала моим самым преданным фанатом.

Но знаете что? Прошло уже восемь лет, мужчины, переодевающиеся в женскую одежду, не вызывают у меня отвращения. Но я бываю в образе только в клубе и никогда не хожу в таком виде по улице. И когда я в образе, меня любят за то, что я пацан, что я могу подраться, что я говорю о себе в мужском роде и даже на сцене не называю себя Азиком, Азаматиком.

Вера Логинова о том, как заработать миллионы и потратить их на кино о России

Возраст: 33 года
Кем была: финансист
Кем стала: режиссер-документалист

В конце 90-х юридическое и экономическое образование мне виделись безальтернативными, особенно из степей Центрального Казахстана. В 21 год я стала исполнительным директором крупной страховой компании, офигенно врубалась в тему, у нас была классная команда, в нашем портфеле лежали договоры страхования судостроительных верфей, нефтяных трубопроводов и даже храма Христа Спасителя. Но деньги как таковые меня не интересовали — я одинаково выкладывалась и за 100 долларов, и за 10 тысяч евро.

Потом мой друг Антон Носик позвал меня поработать с ним: я занималась отсмотром интернет-стартапов, строила модели, считала прибыль, проводила аудит. Понимаете, я мастер финансов. Могу превратить любое дело в любые деньги и наоборот, используя любую юрисдикцию и любую технологию. Я реально знаю и обожаю законы. Короче, все у меня было хорошо. Я стала популярна как финансист, жила в красивой квартире с роскошным парнем, все у нас было классно. Но довольно-таки скучно. Я перестала есть мясо и выпивать, стала заниматься йогой. Но все равно было скучно. И я поняла, что дело не в парнях, и не в работе, и не в месте, где ты находишься. Дело в том, что лично я не соображаю, что на самом деле хочу делать в жизни.

И тут меня зовут на Пермский экономический форум, и я неожиданно попадаю, так сказать, в Россию. Тогда я решила посетить города мира, в которых дорога была построена после 2000 года. Попала в Гималаи, где обустраивала одну святую деревню — крыши красила, мусор убирала, всякое такое. В какой-то момент спускаюсь купить свежую газету, позвонить родителям и знакомым. И вдруг по телефону, на рынке, среди манго и коров заключаю крупный контракт. Агентское вознаграждение там было приличное. И я уже со своей золотой карточкой через реальные джунгли еду в Непал, тащусь в базовый лагерь на Эвересте в июне, когда там вообще все закрыто, сходят ледники и все тает. Но я все равно почти до 6 тысяч дошла. Одна.

Чего я только потом не делала — практиковалась на лодке матросом в Греции, в Хорватии инжир собирала, в Тоскане на виноградниках работала. Собиралась даже в экспедицию на Северный полюс, но не получилось вписаться. Прошлой весной прилетела в Россию, шла с «Аэроэкспресса» с гигантским рюкзаком, а у нас на перекрестке стояли гаишники. И вдруг их кирпичные рожи, снегом засыпанные, как-то осветились — и я слышу: «Ну что, с возвращением, что ли?» Я говорю — «Ну да». И они мне — «Ну добро пожаловать». И с такой темой я стала сталкиваться везде на улицах. Всех будто подменили! Понятно, что изменилась я, — но тогда я этого не соображала. Мне тогда очень, по-настоящему, понравилась Россия образца весны 2012 года. Я даже наблюдателем на выборах пошла. И придумала кино — документальный сериал про страну, в которой живут классные люди. У меня тогда были какие-то сбережения — я купила микроавтобус, собрала команду и поехала по стране.

Я решила, что самый простой способ узнать что-то про людей в России — выяснить, какие вопросы их интересуют. Так и родился концепт: мы спрашивали у каждого героя, какие у него есть три главных вопроса к Вселенной. А следующий герой нам отвечал. Поэтому мой проект и называется «Страна ответов».

Про документальное кино я еще полтора года назад ничего не знала. Первое время со своей командой и говорить не могла — не понимала ни одного слова. Рейд-массив, «Тандерболт», хромакей — догадаться, что парни обсуждают, не было никакой возможности. Самым сложным для меня было доказать людям, которые давно в профессии, что можно любое дело делать по-другому. Множество задач решается какими-то стандартными неэффективными блок-схемами. А так как я ничего вообще не знаю, то все делаю своим каким-то интуитивным способом. И все всегда получается. 

Мои амбиции — это не «Сандэнс», Локарно или Первый канал. Хотя и это тоже. Мои амбиции — через этот фильм каждому человеку подарить простое знание о том, как быть счастливым прямо сейчас. Говори то, что чувствуешь, и делай то, что говоришь. Я с этим кино не растеряла деловой хватки — просто я чувствую счастье каждый день, даже когда очень сильно устаю, даже когда другие ведут себя стремно или по-идиотски. Я чувствую внутреннюю силу, я чувствую восхитительную мощную волну, правоту и правду. И я влюблена во всех людей, с которыми работаю, это самые красивые и смелые люди земли. Делай что хочешь с теми, кого любишь, вот что.

Александр Савин о басне «Заяц во хмелю», адреналине и потерянной биографии

Возраст: 34 года
Кем был: боксер
Кем стал: актер

Родился я в Ставрополе 1 января — подарок папе. Учился, занимался спортом. Выучился на учителя физкультуры и сразу уехал в Германию боксировать в тяжелом весе. Потом вернулся в Москву продлевать визу, а мне неожиданно пришел отказ от немецкого посольства. Сильно расстроился, но карьеру боксера не хотел оставлять: думал, что буду в Москве тренироваться, а туда на бои выезжать. В итоге устроился тренером в круглосуточный фитнес-клуб. Отбор был серьезный — около 50 человек на место.

Еще в Ставрополе, на 2-м курсе, я познакомился с одним режиссером, тогда еще начинающим, — Эдуардом Парри. И, как оказался в Москве, начал у него сниматься. Первая роль была такая — выхожу, забираю бабки у авторитета, даю ему подзатыльник и ухожу. «Желтый дракон» называлось кино, 4-серийный фильм. Молодежная такая киношка, там еще Епифанцев играл. Я просил своего товарища задействовать меня где только можно. Сыграл в сериале «Москва. Центральный округ». Постепенно стали появляться роли со словами, и тут я понял, что если хочу сниматься дальше, надо овладеть актерской профессией. Говорю: «Эдик, я понимаю, что ты снимаешь меня — как товарища — на таких ролях, чтобы я не испортил тебе фильм. А если бы я какие-нибудь актерские курсы закончил?» Он говорит: «Не вопрос, выбирай — ГИТИС, ВГИК или «Щука». А просто курсы актерского мастерства — это ерунда. И я стал поступать, выбрал «Щуку» — второе высшее, вечернее. На первый год прошел отбор из 200 человек, но не поступил. На второй год тоже не вышло. Поступил на третий раз, если бы не вышло — бросил бы пытаться. Хотя была одна девочка, которая четыре раза поступала, но так и не поступила.

На третий год я был уже раскрепощен. Шел дать им то, что они требуют, а требуют они — зажигать. За три года подготовки я кучу всего выучил. Басня моя любимая — «Заяц во хмелю», читаю ее везде с огромным удовольствием. Пока учусь, не снимаюсь — не размениваюсь по мелочам. Бизнесом пока занимаюсь. Весной звали в Геленджик на съемки — отказался. Как только бизнес сможет без меня развиваться, смогу сконцентрироваться на кино. Я не считаю, что стал актером, но то образование, которое я получаю, — очень хорошее и достойное. И как хобби я это не рассматриваю, хотя понимаю, что иду на риск. Жена поддерживает, помогает. Хотел бы, конечно, в театре себя попробовать. Театр — это все.

Даже на учебном задании у меня — огромный адреналин перед выступлением. И это на самом деле — один в один — как выход на ринг. Актерская профессия требует огромной психологической подготовки.

Скажи мне кто в 22 года, что так все обернется, — не поверил бы. Хотя в далеком 1996-м я маме заикнулся, что хочу в театральное поступать. Она тогда с иронией отреагировала, а вот как все вышло. Я в какой-то момент стал писать свою биографию, около года писал в телефон, а потом его потерял. Но не сильно расстроился — не то чтобы у меня какая-то феноменальная память, но некоторые события невозможно забыть. А у меня их было много.

Сергей Пахотин о белозерских панках, капканах и краденых книгах

Возраст: 28 лет
Кем был: студент ПТУ
Кем стал: дизайнер одежды

Я родился в 85-м в Могилеве, потом случился Чернобыль — и мы перебрались на хутор в западной Белоруссии. Это в Белозерске — вообще он считается за город, но пройти целиком его можно за три минуты. Там же в Белозерске я закончил ПТУ на сварщика-электрика.

Сначала я рэп слушал, The Prodigy. А потом был выпускной после 9-го класса, и мы с друзьями пошли на озеро. Уже в ночи, в алкогольном беспределе, мы встретили волосатых людей, рокеров. И побили их. У одного из волосачей выпала кассета, я ее подобрал. У нее не было обложки, только гвоздем выцарапано две буквы: ГО. Я ее послушал той же ночью, и мне стало круто. Я подумал — вот ведь сумасшедший мужик, воет козлиным голосом, а на душе так светло и в то же время страшно. Потом я уже у друзей спросил, что это за музыка такая, и они мне объяснили.

Как-то нашел в «Музыкальной газете» нашей белорусской объявление: человек написал, что он связан с группой «Радиоактивные отходы» и делает зин. Я подумал: «А что такое зин? Интересно, надо ему написать!» Зин его назывался иностранным названием, которое я даже произнести не мог, поэтому просто перерисовал его и приложил деньги, попросил прислать мне, как будет готово. Через полтора месяца он и правда прислал — и зин, и кучу бумажек маленьких с картинками и адресами (как я потом узнал, они назывались флаерами). А дальше я стал переписываться с другими панками — практически ежедневно ходил на почту, а чуть позже и в компьютерный клуб. Тогда все было непонятно. Например, написано про какую-то группу, что это «мелодик хардкор», а я даже что такое хардкор не знаю. И спросить в Белозерске особо не у кого.

Потом я начал ездить на панк-концерты в другие города. Переписывался с Петей Косово (известный московский антифашист, в настоящее политэмигрант. — Прим. ред.), с участниками группы «Проверочная линейка», которая очень на меня повлияла. Мы им однажды организовали концерт на картофельном поле под Брестом, он проходил после проливного дождя, когда все чудом не закоротило, — и концерт этот меня тоже здорово изменил. Я понял, что весь этот унитазный панк ни к чему не приводит, это все деструктивно, ты просто бухаешь и все. А «ПЛ» были новой ступенью: за дело взялись люди с чувством юмора, агрессивные, интересные и нищие. И вскоре я решил перебираться в Москву. Думал над тем, чтобы поехать в Варшаву или в Киев, но там не было ничего интересного в этом плане: там все копировали евроактивизм, своего было мало. А в Москве, я чувствовал, должны начаться перемены.

Поначалу я в Москве жил очень плохо. С работой всегда были сложности. Когда я ходил на собеседования, мне приходилось летом носить рубашки и джинсы, чтобы не было видно татуировки, даже если я шел устраиваться на грузчика или курьера. Однажды устроился курьером и развозил капканы на животных, десять килограмм каждый. Это меня очень подавляло — ведь я же не ем мяса и против убийств. Я решил, что после того как ты отдал кому-то такой капкан, нужно обязательно сделать что-то хорошее, например в городе что-то перекрасить или починить. Но все равно сбежал с этой работы потом. Еще какое-то время я был фейсконтрольщиком в «Родне». И удивлялся, какие же скучающие девушки и юноши туда ходят. 90% просто умирают от скуки.

Некоторое время я был один в квартире, в обязанности мои входило только открывать дверь риелтору, который приходил показывать эту квартиру потенциальным покупателям. Я целыми днями читал, слушал радио «Орфей» и выходил из дома, чтобы украсть книги в магазине. А потом мне пришла в голову эта идея с футболками: печатать интересные картинки на них, что-то необычное. Мне все говорили, что это невозможно делать в домашних условиях, — но я решил попробовать. Из увлечения литературой и родилась идея первой серии принтов: с Селином, Буковски, Ерофеевым и другими. Теперь у меня нет чувства бесполезности моего труда. Я могу жить и не зависеть ни от кого.

Мне до сих пор нравится в панке именно солидарность, ощущение, что если ты попал в передрягу, то тебе не дадут пропасть. Нравится самоорганизация, то, что люди не ждут, что им кто-то сверху будет помогать. Мне кажется, в России большинство уже поняло, что помощи не будет, но все равно ждут чего-то. А панки перестали ждать.

Алина Б. о перемене пола и военном деле

Возраст: 38 лет
Кем была: офицер
Кем стала: бизнес-леди

Я занимаюсь бизнесом, провожу встречи, посещаю заводы, вожу машину, но при этом — меня нет. В бюрократическо-юридическом смысле, естественно. После меня остаются только вторичные, фрагментарные следы — почти как у бозона Хиггса или нейтрино. Я себя сегодняшнюю создала из пустоты, фотошопа и знаний из прошлой жизни. Большинство людей, общающихся со мной, не в курсе, что я транссексуалка. Не хочу устраивать сеанс обнажения души или рассказывать о юридических трудностях и пикантных подробностях. За горяченьким — это не ко мне. Просто мне жить так, как сейчас, комфортнее. Должна уточнить: я специалист по логистическим операциям высокой степени риска. Могу привезти что угодно и куда угодно и обойти любой барьер. А поскольку чиновники уже 18 лет не могут утвердить форму медсправки о смене пола, я предпочла поставить государственной машине персональный пат: живу с одним именем в документах и совсем другим — на визитке.

В юности я столкнулась с полным отсутствием информации о таких, как я, и поэтому решила, что я уродка и чудовище. Собрала себя в кулак и делала все возможное, чтоб не подвести семью, талантливо играла роль образцово-показательного мальчика. Хорошо училась, осваивала языки, много читала. Немного мастерила, даже действующий макет шахты с баллистической ракетой с товарищем сделала — дед в свое время эти шахты строил, ну и рассказывал, как они устроены. А в 10-м классе мы соорудили из водопроводных труб действующий экземпляр безоткатного орудия. Весьма, между прочим, эффективный на средних дистанциях. Почему меня интересовала армия и военное дело? Я изучала то, что было интересно и где чувствовалась динамика, жизнь. В СССР единственной такой отраслью было военное дело и соприкасающееся с ним оборонное производство. Ошметки идей и технологий оттуда уже доставались остальной экономике. Вообще, пороховая гарь — весьма действенное средство для проветривания мозгов от пропагандисткой чуши. И любая война (а я была на войне) — это огромный сепаратор людей от нелюдей. Причем и первые, и вторые всегда есть по обе стороны фронта. Бывает так, когда твой враг достоин большего уважения, чем сосед.

В 90-е я занималась всем, на чем можно зарабатывать. На калькуляторе считала курсовые и контрольные, потом купила компьютер и поставила на поток этот бизнес. Торговала всем, что можно было продать (даже монетками «счастливые 10 центов самого дядюшки Скруджа» из дьюти-фри Шереметьево), вывозила мрамор из карьера, таксовала, перегоняла машины. В 20 лет у меня уже была собственная машина — «москвич», зато новый.

Я работаю от рассвета до заката. Подъем в 5.30, отбой в 0.00. На работе с 8 утра, добраться до дома раньше 9 вечера не получается. А там — поужинать, выкупаться и спать. На рабочие письма отвечаю вплоть до отбоя, стремлюсь быть максимально клиентоориентированной. Если бы я не изменила себя — жила бы точно так же. Я просто сменила оболочку на более комфортную для меня лично, а с содержанием ничего не делала. Детей у меня все равно бы не могло быть.

Легче всего было бы предположить, что я не уважаю наше государство, потому что оно не защищает права ЛГБТ. Но это не так. Наше государство занимает антигуманистическую позицию в принципе. Покажите, права какой социальной, профессиональной или национальной группы у нас защищаются в полном объеме? Может быть, предпринимателей? Или столь ненавидимого ныне креативного класса? Или ученых? О пенсионерах можно вообще промолчать. В нынешней ситуации естественно, что любой порядочный человек не приемлет методов и целей такого общественного образования. Есть весьма узкий круг бенефециаров ЗАО «Россия», которые извлекают из страны прибыль и тешат личные амбиции. У нас абсолютный приоритет лояльности над компетентностью, а на последнем месте — ответственность. Поэтому я эффективность наших чиновников предпочитаю оценивать исключительно в тротиловом эквиваленте.

Как живется таким, как я? Как ни парадоксально звучит, но самые лояльные и толерантные (ко мне лично) — сотрудники правоохранительных органов. Правда, я им демонстрирую подлинный, хоть и диссонирующий с внешним видом пакет документов. И — ни одного случая агрессии. Возможно, потому что на подсознательном уровне понимают — раз кто-то так живет и выглядит, значит, имеет право. Я это называю «эффектом Моськи».

Я знаю много историй людей, которые изменили себя подобным образом. Историй как со счастливым концом, так и весьма трагичных. Все позитивные можно объединить одним: победители были личностями состоявшимися и мастерами в своем деле (абсолютно разные профессии). Тогда удавалось получить и поддержку со стороны, и обеспечить себя средствами минимум на пару лет ­неопределенности. Это необходимо. Иначе просто не добежишь до финиша. И, повторюсь, это не дорога для слабых. Не стоит думать, что, когда вы наденете юбку или каблуки, к вам с неба посыплются блага земные и провожать вас ­будут исключительно восхищенными взглядами. Мой опыт сродни попытке прокатиться верхом на шаре, покрытом льдом. Если не чувствуете в себе таланта ­эквилибриста или, на худой конец, клоуна — лучше не начинайте.

Андрей Князев о сигаретах, пиве и геодезических куполах

Возраст: 34 года
Кем был: безработный
Кем стал: бизнесмен

В меня не била молния, я не был миллионером, который умчался на Гоа. Я всего лишь бросил курить. Первые три дня нервно грыз семечки, а недели через две попал на день рождения, выпил и то хватался за сигареты, то бросал их. Наутро дал себе обещание, что пока не почувствую, что бросил курить навсегда, пить не буду. Помню, выхожу на Каширке, солнце, жаркий сентябрь. Подхожу к палатке и тут же ловлю себя на мысли, что смотрю на пиво. Это был удар по самолюбию! Я взял воды и поехал в Братеево, не зная еще, что это решение многое изменит.

Я стал общаться с людьми абсолютно другого плана. До этого ни одного живого вегетарианца в глаза не видел, а тут сам перестал есть тех, кто с глазами. Как-то мне на электронную почту пришел спам: «Что вы знаете о геодезических куполах?» Я ничего о них не знал, но заинтересовался, и вот уже пять лет занимаюсь их строительством в России. И считаю, что если бы в тот момент я сидел перед компьютером с банкой пива, то попросту выкинул бы это письмо. Моя ­супруга Наталья курит и ест мясо. Я над ней, конечно, подтруниваю, но понимаю, что испорчу ей аппетит, если буду говорить, что котлета — это труп убитого животного. Религию я себе пока не выбрал, йогой занимаюсь редко (хотелось бы чаще). И вообще все мое вегетарианство — это сплошные экология и энергосбережение, не более того. А что касается бороды, то мне она нужна, потому что уж очень мне нравится, как шевелятся на ветру мои волосы на подбородке.

Алексей и Ирина Басмановы о доме в поле, козе и жизненном призвании

Возраст: 30 лет, 32 года
Кем были: профессиональные танцоры
Кем стали: сельские учителя

Ирина: У меня была мечта стать чемпионкой мира или чемпионкой России по спортивным бальным танцам. Когда мы только начали танцевать вместе, у Алексея был свой танцевальный клуб, у меня — свой, а за плечами любительская танцевальная карьера. В России мы быстро стали серебряными призерами по программе «10 танцев среди профессионалов», ездили на чемпионаты мира ­постоянно и там выступали неплохо. Потом уехали в Италию работать, нам там остаться предлагали, в Америку звали. В общем, можно было продолжать и продолжать, но у Алексея уже был четкий ориентир.

Алексей: Я еще лет в 16 начал интересоваться разными философскими направлениями, как-то мне попала в руки книжка Владимира Мегре. Я очень проникся тем, что там было написано о семье, о Родине, чувством патриотизма проникся. Я город органически не переношу, и тогда я очень четко понял, что хочу уехать. Но я понимал, что если делать какие-то серьезные шаги, то они должны быть подготовлены. Подготовка заняла почти 10 лет. Самое сложное было — найти ­человека, который из тепличных условий будет готов податься не пойми куда.

Ирина: Я сначала заняла выжидательную позицию и про себя думала: «Ну не сразу же земля найдется». А она почти сразу нашлась. Потом думала: «Ну не сразу же переезжать». Переехали мы и, правда, не сразу. Сначала зиму у родителей Лешиных на даче прожили, чтобы понять, что такое деревенская жизнь. У нас, конечно, сначала были мысли уехать совсем в глушь, но потом от них отказались и сейчас не жалеем — слушаешь, как люди, которые живут в тайге, рассказывают, как они борются за урожай, чтобы выжить, как к ним дикие звери на участок приходят, — реально страшно становится.

Алексей: Сначала мы просто приезжали сюда и жили в палатке, в поле. Потом я построил небольшой дом. До этого толком не знал, как гвоздь забить, в итоге ничего — на пару с одним человеком справился. Первый год мы реально жили вдвоем в поле. Классно было: огоньки деревни вдалеке, романтика. И мы решили все делать по-настоящему: лошадей завели, сено вручную им заготавливали. А это же не просто — скосил и положил, его нужно сушить, переворачивать, собирать. Ходили по местным, спрашивали — что, как. Один раз не получилось, еще раз. Потом еще.

Ирина: Мы запланировали, что у нас появятся дети, и хотели перейти на другое питание. Поспрашивали вокруг — ни у кого ничего нет. Поэтому мы решили ­завести свою козу и кур. И причем не просто козу, а породистую. Вроде нашли подходящий вариант, позвонили, человек говорит: «Да, хорошо, привезу вам из Липецка дойную козу». Привозит, достает из багажника, а она никакая просто — пять часов там тряслась, молоко потеряла, конечно, но мы это только потом поняли. Я спрашиваю: «А как ее доить-то?» А он: «А я откуда знаю! Этим баба моя занимается». Пришлось опять к местным идти. А нужно понимать еще, что коза не то чтобы стоит и ждет, пока ее подоят, она лягается, уворачивается. Когда мы поняли, что молока нет, пришлось эту козу покрыть и принять роды, и тогда вот только у нее молоко появилось. В общем, проблемы были повсюду — просто воды достать из колодца.

Алексей: В первый год я ездил на два дня на работу, и Ирина оставалась одна. Вообще одна. Беременная в поле. Электричество в доме было кое-какое от солнечных батарей, но за окном тьма, облака по небу летят, луна мерцает, поле кругом, ничего не видать. Страшно ей было. В первый год еще дороги не было никакой — поле и разбитая грунтовка, дождь прошел — и все. Но мы как-то со всем справлялись. Хотели полностью переключиться на сельское хозяйство. Но через какое-то время поняли, что, выращивая здесь картошку и разводя кур, мы приносим все-таки меньше пользы, чем если бы воспитывали учеников.

В Москву нам ездить не хотелось, поэтому мы посмотрели, какие клубы есть в округе, что за преподаватели. Конечно, когда я только устраиваться пришел, на меня косо смотрели: волосы длинные, борода. Все-таки, когда ты работаешь учителем танцев у детей, ты должен выглядеть как учитель танцев. А у нас, если дождь прошел, выйти из дома, дойти до машины и остаться чистым — уже проблема. Побриться — тоже целая история. Сейчас условия улучшили, и стало легче. Но нам здесь нравится работать, в Москве родители богатые пришли, денег дали — и забыли. А здесь мы видим результат труда, дети очень мотивированы. Для них это не два притопа, три прихлопа, а спорт настоящий.

Сначала у нас были мысли, что дочка в детский сад и школу ходить не будет. Но сейчас мы от этих взглядов отказались. Можно уйти в лес, ото всех отгородиться, и в итоге так получится, что дети вырастут оторванными от мира. Если бы мы сами выросли в лесу, тогда еще может быть. А так — бардак может получиться. Мы зачем сюда вообще уехали? Не из-за свежего воздуха, конечно. Я отчетливо понимал, что хочу жить с любимым человеком в деревне. Здесь единения больше и больше чувства. А в городе это чувство гораздо сложнее удержать. Внимание уходит — туда-сюда, туда-сюда. Я когда думаю, ну какие там плюсы? Дорогая хорошая квартира? Дорогая хорошая машина? Хорошая работа? Нет, спасибо, мне ничего не надо, я лучше буду воду из колодца носить, топить печку, за дровами ездить в лес, а в город не перетянусь ни за какие коврижки.

Сергей Королев о голодании, ходьбе по углям и вреде позитивного мышления

Возраст: 35 лет
Кем был: бизнесмен
Кем стал: йог

Я с детских лет, по сути, был предпринимателем — друзья мне заказывали какие-то рисунки и потом их покупали. С тех пор я всегда работал на себя. В конце 90-х, когда мне было лет 20, у меня было около 30 торговых точек — никто не верил, что это все мое, думали, что я только администратор. Потом занялся производством мебели. Много всего было. Я все время работал, у меня не было выходных, я особо никуда не ездил, мечтал устроить себе выходной — это длилось годами с 16 лет.

Судьба изменилась резко и сразу. Когда мама умерла у меня на глазах от рака, именно в эту секунду все в моей жизни поменялось. Я решил изменить жизнь, стал задумываться о том, чем я занимаюсь, о своем здоровье. На примере моей мамы я понял, что на врачей надеяться не стоит, хотя со здоровьем проблемы были и чувствовал я себя все хуже. Я стал искать разную информацию в интернете и проверять ее на себе. Я начал с вегетарианства, потом сыроедение, потом стал голодать и ориентировался только на свои ощущения. Голодал раз пятнадцать длительно — на воде 20 дней, а без воды и еды до 11 суток, хотя в учебниках пишут, человек может продержаться без воды только 72 часа. Организм адаптируется под любые испытания. В первый раз на пятые сутки пропал голос, я ходил очень медленно, постоянная усталость. Зато после выхода из голода я почувствовал себя замечательно: моложе, сильнее. Автоматически вернулись спортивные результаты десятилетней давности. Поначалу я был немного фанатичен и пытался всем рассказать, как это здорово, но потом решил делиться опытом с теми, кому это интересно, и создал свою группу «ВКонтакте». Кратко описал методику, как можно быстро похудеть и поправить здоровье, причем акцент сделал именно на похудение, потому что здоровыми люди, как правило, по факту не стремятся быть. Такая предпринимательская подача.

Свою долю в бизнесе я частично продал напарнику, а большую часть просто ему отдал, потому что мне было неинтересно этим заниматься. Стал организовывать мероприятия, снимать залы, у меня был свой клуб. Постепенно круг интересов расширился. Когда начинаешь открываться чему-то новому, постепенно узнаешь, что хождение по углям и стеклам — это не прерогатива каких-то там йогов и просветленных. Так я собрал разные техники воедино и 3 года назад сделал проект «Свободные люди», который продвигает здоровый образ жизни.

У нас полностью отсутствует эзотерика. Я против вот этих разговоров про вселенскую любовь и про то, что главное — думать позитивно. Был такой случай на Алтае, у нас потерялись два человека, и какая-то девочка говорит: «Нам главное всем думать позитивно!» Я отвечаю: «Нам пора уже в МЧС звонить, а не думать позитивно». Многие эзотерики не работают, потому что считают, что деньги — это зло, а я считаю, что это ресурс. Я на эти деньги могу пойти набухаться, а могу сделать мероприятие, где люди познакомятся, пообщаются, походят по стеклу, узнают что-то новое и важное для себя. Наши курсы доступны абсолютно любому человеку, от пятилетнего ребенка до пенсионерки. Все могут лежать на гвоздях, ходить по стеклу, по углям и так далее. И никаких казусов у нас ни разу не было — никто не ранился, не обжигался. Никакого шаманства: мы даем техники и объясняем, что они работают. Просто если человек ходит по стеклам и углям, значит, он верит в свои силы, значит, он может что-то в своей жизни изменить, снимает какие-то свои внутренние преграды. Лежание на гвоздях способствует расслаблению — человек понимает, что боль иллюзорна. И для этого не надо ехать в Тибет. 10 минут инструктажа — и вперед. Я могу этим двадцать четыре часа в сутки заниматься, и мне это нравится. И я рад, что моя девушка занимается этим вместе со мной. Она, кстати, ест мясо, и я против этого ничего не имею.

Марина Гатцемайер-Хакимова о Малахове, стыде и немецких ветеранах

Возраст: 41 год
Кем была: шеф-редактор
Кем стала: социальный работник

Я много лет работала на телевидении шеф-редактором. Работала в «Большой стирке» у Малахова, делала параллельно и «Пусть говорят», и «Малахов+», шоу Лолиты, ночные проекты, спецпроекты. В общем, в какой-то момент я с «Пусть говорят» уволилась. Для меня это был решительный шаг. Люди часто не понимают, почему им вдруг стало некомфортно на старой работе, на самом деле они просто уперлись в потолок. Есть еще такой термин — синдром выгорания. В Германии, где я сейчас живу, профессионалы, работающие с людьми, к примеру, врачи, иногда посещают психотерапевта и относительно часто уходят в отпуск. А почему? Потому что когда долго работаешь с людьми, много общаешься, начинаешь их просто ненавидеть. Такое может быть в любой, связанной с общением профессии — медсестры, таксисты, проводницы. У журналистов такое тоже случается, и это означает, что нужно искать новое направление или отдыхать. Я тогда это хорошо осознавала, потому и ушла. Потом я познакомилась с мужчиной из Германии, безумно влюбилась и каждую неделю моталась к нему в гости. Через год я вместе с моими двумя детьми переехала к нему и мы поженились.

Если в Москве я была одинокой, независимой женщиной, то тут я решила действительно попробовать все поменять: я стала домохозяйкой, варила супы, убирала. У нас был огромный дом и два больших сада, которые нужно было возделывать. Я всерьез ездила на цветочные рынки, обсуждала со знакомыми, как сделать альпийскую горку и какие деревца вокруг лучше посадить. Постоянно ­убирала, мыла окна каждую неделю, каждый день что-то вытирала, чистила до блеска. И, пожив так где-то с месяц, решила пойти работать. Сначала я работала бесплатно — здесь есть крупная благотворительная организация, куда состоятельные немцы приходят просто ради возможности в свободное время делать добро. Нужно общаться с больными и стариками, петь им песенки, разговаривать, пить с ними кофе.

Через какое-то время я поняла, что мне нужно делать водительские права, а это в Германии стоит очень дорого, нужно учить язык, еще была куча расходов. Сказала об этом руководителю этой организации, и та согласилась платить мне за более тяжелую работу деньги. Так я стала сиделкой и уборщицей. Потом от­ношения у нас с мужем не сложились, и я от него ушла, но о переезде в Москву не думала. Потому что я жила в Москве и делала программу «Пусть говорят» и у меня не было уверенности, что то, что я делаю, — правильно. Меня очень мучил вопрос — зачем я это делаю? Кому от этого хорошо? Работа с больными или работа уборщицы — это совсем другое дело. Ты тут же видишь итог своего труда — радостное лицо человека. И главное — я точно уверена в том, что я этого человека не использую. Я могу спокойно спать ночью, не думая: а не нагадила ли я кому-то? Я часто разговариваю со стариками, а это люди, прошедшие войну. Кто-то воевал на стороне СС, кто-то был еще ребенком, но в любом случае их истории — это интереснейший опыт. Они мне очень много рассказывают, думаю, в будущем эти разговоры даже могли бы стать материалом для книги.

Максим Курбатов о тунеядстве, подержанных автомобилях и тувинской рыбалке

Возраст: 50 лет
Кем был: книжный иллюстратор
Кем стал: рыбак

Я — недоучившийся полиграфист. И еще есть грешок у меня один, который, к счастью, в прошлом, я — хронический алкоголик. Бурная была молодость, и регулярная учеба в нее не вписывались. В общем, в институте я балду гонял. А потом родители решили меня от греха в армию сдать. После армии надо было меня как-то пристраивать: Андропов тогда к власти пришел, и за трудовую дисциплину вовсю боролись. Меня в разные типографии определяли, но я гулял по-черному. Привлекали к трудовым комиссиям за тунеядство регулярно, трудовая книжка вся синяя была — больше полутора месяцев на одном месте я не задерживался. В 1984-м, если мне память не изменяет, меня устроили в Центральный детский театр работником сцены, памятуя о том, что я когда-то хотел в театральный поступать. Но там меня КГБ накрыло: приехал аргентинский ансамбль какой-то песни и пляски, и везде были кагэбэшники, они бегали по лестницам, за всеми следили и в результате меня с бутылкой поймали — и уволили. Тогда мама мне сказала, что хватит заниматься ерундой, и предложила дома работать художником-графиком. Мама моя полиграфист, папа был главным художником в журнале «Декоративное искусство», все знакомые — художники. Меня определили по знакомству в издательство «Московский рабочий». Я там книжку какую-то маленькую сделал. Меня похвалили, и как-то пошло. Дальше я по цепочке пошел по московским издательствам, ну и продолжал бухать. Но стало несколько проще, потому что если я, допустим, брал работу и ее заваливал — за меня ее хотя бы мог кто-то из родных доделать. Зарабатывал, кстати, очень хорошо.

Это все тянулось до революции 1991 года, когда начались очень трудные времена. Все выживали как могли. А поскольку у меня все сопровождалось моим алкогольным заболеванием, было сложно и тяжело. В принципе, дорога мне была в один конец — я бы, наверное, кончил под забором. Но супруга сказала — либо семья распадается, либо надо что-то делать. Я в Лавру ездил к монахам и в итоге бросил в 1995 году, с тех пор не пью. Как раз тогда в Россию хлынули иномарки. Их было все больше и больше с каждым годом, и в основном они были старые, подержанные. При этом сервисов как таковых специализированных не было, никто про них ничего не знал. На этой волне — свято место пусто не бывает — люди начали организовывать автомобильные издательства, которые занимались переводом и выпуском технической литературы по ремонту иномарок. Это был просто бум! Книги скупались с такой скоростью, что люди не знали, куда деньги девать. И я сначала в одном таком издательстве подвизался фотографом, переснимал иллюстрации из западных изданий. А потом купил себе первый компьютер, сканер, освоил специализированные программы и дальше в эти дебри пустился — стал сам выпускать книги по ремонту автомобилей. Продолжалось это до 2008 года, когда случился так называемый банковский кризис. Постольку практически все эти издательства жили на кредитах, их кризис сильно затронул. К тому же был введен запрет на ввоз старых иномарок, соответственно, весь рынок начал схлопываться.

Надо сказать, что где-то с середины 90-х, когда деньга появилась, я стал очень много ездить и фотографировать. Через свои фотоувлечения я познакомился с очень интересным человеком, Александром Басовым. Он был на туполевском заводе мастером, и я заказывал ему объективные доски для моей камеры. Он страстный рыбак, просто шизанутый, можно сказать. На рыбалку он ездит в Туву и меня пристрастил. Ты летишь до Кызыла, оттуда едешь еще 240 километров в глухую деревню, там садишься на лодку и фигаришь по реке еще 240 км. Это дикие места, там вообще никого! И когда наша книжная история схлопнулась, я занялся рыбалкой.

Дело было так. Мы фактически жили на пенсию нашей тещи — от «Ашана» до «Ашана» — закупил продукты и сидишь, как в подводной лодке. И тут мне звонит старший брат Бори Акимова, основателя фермерского магазина «ЛавкаЛавка» (я с ними с детства дружил, их мама — моя крестная и крестная моей мамы), и спрашивает, как у меня дела. Я говорю: «Как дела? Никак, сидим вот лебеду скоро есть начнем». Он говорит: «А как твоя рыбалка? Борька вот «ЛавкуЛавку» сделал, у них просто беда с рыбой, им нужна настоящая, свежая. Ты бы ему позвонил». Это было в сентябре позапрошлого года. Теперь я этим занимаюсь постоянно — езжу на Рыбинку, беру у ребят рыбу, везу в Москву. Я дома фактически только ночую, а все остальное время я куда-то еду, какие-то вопросы решаю. Раньше я вроде как тунеядцем был и вылетал со всех работ, а в результате трудоголиком оказался — готов работать целыми днями, пока не упаду.

Юрий Морозов о детских рисунках, Славе Зайцеве и фотографии

Возраст: 32 года
Кем был: программист
Кем стал: фотограф

В детстве я был классическим ботаником. Родители инженеры, этакая техническая интеллигенция. В десять лет я уже собрал свой первый радиоприемник, а вот с творчеством как-то не задалось. Все мои работы выходили страшненькими, зато технологичными. Просили нарисовать избушку на снегу — избушка получалась так себе, а вот снег вполне реалистично блестел из-за добавленной поваренной соли. Машинки, собранные на уроках труда, были похожи на колесницы дьявола, зато умели самостоятельно ездить и выполнять всякие полезные действия. В общем, с детства душа лежала к технологиям, и после девятого класса я поступил в физико-математический лицей, а еще через два года — на физический ­факультет МГУ. Занимался радио и биофизикой.

На начальных курсах стипендии не хватало, и мне пришлось довольно быстро искать работу. Поскольку с компьютерами я хорошо знаком с детства, устроился работать эникейщиком (компьютерщиком широкого профиля) в глянцевый журнал. Утром в универе, ночью в редакции. Стресс накапливался моментально.

Как-то раз я увидел объявление: идет набор в школу спортивно-бальных танцев. Красиво, но физическая нагрузка достаточно приличная. А мне их в детстве еще запретили. Но я подумал и решил: на фиг это все — и пошел. Следующие ­несколько лет я учился, работал и танцевал. Начал жить по принципу «надо больше ада». Чтобы времени вообще ни на что не хватало, пошел еще на брейк-данс. К сожалению, через какое-то время начало напоминать о себе поврежденное сухожилие, и мне пришлось оставить танцы.

Когда я танцевал, у меня в жизни была эстетическая составляющая. Без нее стало совсем тоскливо, и я пытался ее вернуть в свою жизнь. Пробовал петь — не получалось. Пробовал играть на фортепиано — тоже не пошло. Начался депрессняк. Не знаю, чем бы все закончилось, если бы однажды друзья не предложили мне сняться танцором для рекламной фотосессии. Мне понравилось: стоишь, изображаешь то, что всегда делал, только без динамической нагрузки. Да и маме есть что показать. Потом пошли и другие заказы: танцоры вообще востребованы в фотобизнесе. Больше всего понравилось изображать Нео из «Матрицы»: я легко вставал на мостик и мог уклоняться от пуль, прямо как в фильме.

Однажды меня пригласили на передачу «Модный приговор», которую тогда вел Вячеслав Зайцев. В перерыве я подошел к нему за автографом, а он вдруг взял и позвал к себе — работать моделью. Я будто оказался на вершине мира. Потом, конечно, понял, что это далеко не так. Как-то раз после одной из фотосъемок, увидев финальный результат, я подумал: «Ребята, из какого места у вас руки растут?» Хочешь сделать нормально — сделай сам. Я купил фотоаппарат. Понял, что мои руки тоже работают не очень, и пошел в фотошколу. Но лично для меня это скорее творческое занятие, чтобы было что вспомнить в старости: «Вот, внучек, бухали мы как-то с Бараком Обамой на даче в Урюпинске, он мне и говорит…» Каждый раз — новые интересные люди, каждый раз — новые воспоминания. Это, в принципе, дорогого стоит. Ну а иначе какой еще смысл во всем этом? 

Денис Романов о постных лицах, дайвинге и жизни без денег

возраст: 42 года
кем был: аналитик
кем стал: владелец турфирмы

В последнее время я работал руководителем аналитического отдела в крупном информационном агентстве. Наш отдел собирал данные о розничных продажах электронно-бытовой техники. Во всем мире сбором этих данных занимается австрийская компания. А Россия — это единственная страна, где данные брали не у них, а у нас, потому что западные технологии тут не работали. В общем, времени свободного было много — и зарплата приличная.

Все изменил виндсерфинг — меня и так с детства тянуло к парусам, а тут появилось время и возможности, но толчком к смене обстановки стал, пожалуй, развод с женой: когда я развелся, стал ездить на море еще активнее. А потом совершенно случайно прочитал про Дахаб в интернете — мол, хорошее место, ребята, приезжайте. Мы были первыми русскими, которые освоили Дахаб. В Москву приезжал раз в два месяца, подписывал инвойсы и уезжал обратно. Вот когда я приезжал в очередной раз в офис и видел там эти тусклые мертвые лица людей, которых больше всего на свете волнуют продажи телевизоров, это стало невыносимо. Морально я был готов все бросить, но продолжал так мотаться еще год.

И вот как-то в Дахабе вылезаю я из моря в гидрокостюме, сажусь на берегу и курю со своим приятелем арабом кальян. Перед глазами у нас какой-то дайв-центр. И чисто случайно этот Вахид мне говорит: «Слушай, а этот дайв-центр сейчас в аренду сдается. Бери его и оставайся, хочешь?» И я тут же подумал: конечно, хочу. Хотя на тот момент я не говорил по-английски и слабо представлял себе, что такое дайвинг. Тем не менее я тысячу долларов, которая у меня была с собой, тут же отдал как залог, а сам полетел в Москву искать деньги, чтобы купить несколько комплектов снаряжения, ноутбук, фотоаппарат. Нашел приятеля, который вложился в дело на правах партнера, уволился с работы и уехал со мной. Зарабатывать на хобби я не хотел — это чревато тем, что ты его же и возненавидишь потом. Виндсерфинг — это же как наркотик: не отпускает, требует много времени, усилий и денег. Проще остаться на море и чем-то заняться. Никаких бизнес-планов у меня не было, это же Египет — авантюра в чистом виде. Но деньги свои я за первый же год отбил. Там же, в Дахабе, я и с нынешней женой познакомился.

Когда нам Дахаб приелся, я стал по интернету искать, где места хорошие, с волнами. Открыл Сокотру. Интернет обещал серфовый рай, волны гигантские, ветер. Съездил туда, очень понравилось, решили с женой перебраться. Сейчас активно занимаемся туризмом, в этом году будем открывать на Сокотре первый нормальный ресторан. В какой-то момент туристы не приехали вообще — и мы жили практически без денег. И ничего, как-то справились. Ловили рыбу, ели рис. За дом не платили, хозяин сказал: «Ладно, потом заплатите». Жена, конечно, была в шоке сначала. Да и я бы раньше никогда не подумал, что можно вот так, без денег, жить на далеком острове.

Теперь мы хотим со временем на Мадагаскар перебраться, там возможностей больше: можно заниматься яхтингом, дайвингом, виндсерфингом, кайтингом, скалолазанием, подводной охотой. Сейчас ищу единомышленников, тех, кто тоже готов развязаться с матрицей, поселиться на берегу океана и увидеть мир в его естественной красоте, а не таким, как нам по телевизору показывают.

Мы бываем в Москве наездами, раз в два года — зубы подлечить, родственников повидать. Папа, кстати, пытается меня отговорить от переездов, но понимает, что остановить меня не может. Да, у меня была тут машина за 25 тысяч долларов, зато я каждый год болел и сидел за компьютером целыми днями. А с тех пор как я уехал на море, я не болел ни разу. Пенсия? Я про пенсию давно уже забыл. Мы ж никто не знаем, когда мы умрем. А пока я жив, я пойду лучше на море и рыбку поймаю.

Ника Петрова и Глеб Буторлин о рутине, любви к лошадям и бегстве из города

Возраст: 35 лет, 34 года
Кем были: редактор, менеджер 
Кем стали : фермеры

Ника: Кто-то верно сказал: «У большинства людей есть мечта, которую можно осуществить до конца недели, а они делают из нее мечту всей жизни». Не нужно ждать: время — невосполняемый ресурс. Моя жизнь текла, и я текла вместе с ней: жила в городе, работала в офисе — как все. Утром с трудом проснулся, пошел на работу, вернулся — уткнулся в телевизор или компьютер. И так изо дня в день. Я к тому же всю жизнь прожила в центре города, это было очень тяжело: выходишь из подъезда и сразу упираешься в толпу или пробку. Каждый раз — эмоциональный удар. Все эти городские ценности — это не для меня. Я с детства люблю природу и животных. Особенно лошадей. Вся моя жизнь с ними связана, даже последнее место работы — я была заместителем главного редактора в иппологическом журнале.

Первое, что я поменяла в своем привычном ритме жизни, — купила лошадь. Понятно, что городской квартире ее содержать нельзя. Есть частные конюшни, которые предоставляют услуги постоя, — но условия содержания лошадей на большинстве таких конюшен, мягко говоря, плохие. А вырваться с работы можно было раза два в неделю максимум. Несколько лет я так промаялась, переезжая с конюшни на конюшню. А потом мы познакомилась с Глебом и решили, что надо перебираться за город. Денег вообще не было, но, несмотря на это, мы поехали смотреть участки на продажу. Нужен был большой участок, как минимум полгектара для лошади, плюс еще место под свои постройки. И мы такой участок нашли, нам повезло, мы договорились о рассрочке. Полгода выплачивали стоимость, год оформляли. Конечно, хотелось переехать сразу, но за этот год мы уже успели как-то морально подготовиться и договориться о кредите — тогда, в 2007-м, это было тяжело. Хватило только на садовый домик: без фундамента, толщина стен — 13 см, но мы изначально были готовы к трудностям. Переехали за один день. Я уволилась с работы, покидали в машину походный набор — спальники, посуду, одежду, фонарики — электричества здесь не было. Первая зима выдалась тяжкой. С утра бывало, что и ноль градусов внутри, вода замерзала. При этом своей скважины первый год не было — ездили к колодцу в деревню. Электричества не было пять лет — пользовались генератором по пять-шесть часов вечерами. А дороги нет до сих пор, так что периодически приходится преодолевать бездорожье. Но мы не пожалели ни разу — все как приключение воспринималось. Как будто мы пошли в затяжной поход.

Родители Глеба родились и выросли в деревне, но потом всю жизнь жили и живут в городе, мечтая вернуться обратно. Глеб до сих пор ездит на работу в город, а я предпочитаю физический труд, чтобы на улице, на солнышке. Вот сегодня забор красила. Дел хватает. В основном вся работа с животными. За лошадью достаточно много ухода, а у нас же еще куча других животных. Ослик, три собаки, четыре кошки, кролик и грач. И всем надо внимание уделить. Еще небольшой огород. Кроме этого, веду блог о нашей жизни и фотографирую животных. Все наши животные — мои любимые модели.

Павел Грешнов о плохих шутках и аде за барной стойкой

Возраст: 26 лет
Кем был: бармен
Кем стал: копирайтер

Вообще я из Саратова. Университет так и не окончил. Честно два курса отучился на психолога-педагога, а потом надоело. В этом моя проблема: если надоедает — не могу. Барменом стал еще в Саратове, потом переехал в Москву. Устроился на работу в один бар на Таганке — бывшее казино, а по сути кофейня, где из алкоголя — только пиво бутылочное. Параллельно записался на кастинг ТНТ, они набирали участников для первого «Comedy баттла». Пришел туда в футболке с надписью «Засекреченный резидент Comedy Club» и начал читать откровенно плохие шутки. Мысль о том, что ничего не получится, жестко пугала. Я уже пятый год стоял за стойкой и знал, что это за ад. В один прекрасный день я просто не пошел на работу. Было страшно, но — не в лесу ж я остался! Еще на баттле я подружился с Олегом Есениным. И он все время твердил: «Тебе писать надо». Короче, позвонил Олег и сказал, чтобы я с ним ехал на встречу с Николаем Борисовичем (Картозией. — Прим. ред.). А через неделю мне сказали, что теперь я работаю копирайтером. Уверенности в завтрашнем дне пока нет. Но за стойку я не вернусь. А если сильно припрет, соберу по триста рубей с каждого друга в фейсбуке и «ВКонтакте» и уеду на Гоа.

Сергей Яковлев о наркотиках, послушаниях и молитве

Возраст: 39 лет
Кем был: владелец кафе
Кем стал: послушник в монастыре

Мои друзья уезжали в Африку и решили продать свой бизнес, кафе в Новой Ладоге, по дешевке. Они нам с гражданской женой все подсказали, всему научили, мы начали крутиться. Так все пошло-поехало, появились деньги, мы открыли второе кафе в городе Волхове, потом и третье. Потом появились уже деньги лишние. А там и наркотики возникли — и весь бизнес пошел прахом. Практически за полгода я себя уничтожил. В итоге все кафе пришлось продать. Тогда я решил отойти от наркотиков сам. Вышел без всяких медикаментов, но трясло меня очень сильно дня три. Жена увидела, что я впал в уныние, и начала меня по бабушкам водить. Одна из них сказала, что мне следует в монастыре пожить.

Вначале тяжело было. Антониево-Сийский монастырь под Архангельском — строгий, там человека подвергают испытаниям. Он пришел на работу, а его кидают на разные мелкие дела, ничего серьезного не доверяют. Но я это вытерпел и в итоге стал на стройке подвизаться. Правда, у меня всегда было больше работы, чем послушаний. Ведь тут как: приходится выбирать, трудиться или молиться. Если вставать, как монахи, в пять утра, самому на молитву ходить, правило читать, то сил на физический труд не остается. Хотя молитва тоже важна, конечно.

В какой-то момент я из монастыря уехал в Петербург, работал там на железной дороге, пока обратно не позвали в монастырь. В Питере было непросто: там наркомания сплошь и рядом и постоянно была возможность к этому вернуться. Но я вспоминал слова отца Варсонофия: «Один раз попробуешь и считай, что зря прожил эти годы». В монастыре поуспокаиваешься и приходишь к тому, что тебе это не нужно. Понимаешь, что все это мирское, суетливое, бесятина. А там спокойно и хорошо. Каждый раз, как приезжаю, аж дух захватывает.