Прирожденный убийца
В его спектаклях убивали старуху-процентщицу. Вешали декабристов. Изводили пушкина. Помирали от чахотки. Выбрасывались из окна. Сегодня самый жестокий режиссер русского театра Кама Гинкас добрался до наших детей. Его новый спектакль идет в московском ТЮЗе и называется «Счастливый принц». Это жутковатая сказка про принца, который из любви к людям расчленил себя на части. Дело Гинкаса расследует Виктория Никифорова. Фотографии Виктора Баженова.
Гинкас и немцы
Гинкас страшно быстро ест. Сметет все с тарелки и задумается, уставившись в пространство. Привычка пошла с голодных лет, проведенных в каунасском гетто. Когда его матери предложили спрятать Каму в немецкой семье, она сказала, взяв сына на руки: «Чтобы он воспитывался у немцев и возненавидел евреев?! Никогда!» Фраза вошла в семейные анналы, а Кама несколько лет питался котлетами из картофельной шелухи – ее подбирали у немецких кухонь.
Кама – древнееврейское имя. Дед Гинкаса был раввином. Маленький Кама голосил в оккупированном Каунасе, как библейский пророк. По ночам отец прятал его в подвал, чтобы не перебудить соседей. Однажды спустился в подвал и увидел крысу. Таких младенцев крысы обычно съедают без особых хлопот. Но Кама так кричал, что крыса испугалась и ушла.
Вскоре из Каунаса ушли и немцы.
Гинкас и ремесло
Из всех детей гетто выжили Кама и еще одна девочка. Что стало с девочкой, неизвестно, а Гинкас стал звездой российской режиссуры. Из первой пятерки постановщиков, работающих в стране и на выезде, – Любимов, Васильев, Фокин, Фоменко, Гинкас, – последний наиболее отчаянно экспериментирует с актерами и зрителями. Воздух его спектаклей раскален, как перед грозой: будь то убийственный «Макбет» или невинная «Дама с собачкой». Их подвижная материя готова ежесекундно взорваться истерикой. Все на нервах, все на грани катастрофы. Искушенные профессионалы превращаются на его спектаклях в наивных детей: они с ужасом смотрят, как актеры рубят на сцене капусту, и вздрагивают, словно топоры вонзаются в черепа. Он как никто умеет напугать публику.
Иногда во время его спектаклей, когда актеры щедро демонстрируют нам свои нервные окончания, бьются в припадках и исходят слюной и слезами, в голову приходят жуткие догадки. Дело в том, что никто не знает, как работает Гинкас с исполнителями.
В его творческую лабораторию вход заказан всем – в том числе и собственной жене. Техник, появившийся на сцене во время репетиции, чтобы ввернуть перегоревшую лампочку, способен вызвать целую бурю. Осветители, монтировщики и прочий персонал допускаются только на последние прогоны. Судя по тому, что вытворяют его актеры на сцене, Гинкас ставит на них в своей лаборатории страшноватые эксперименты. Но все они хранят молчание о том, что с ними было на репетициях.
При этом Гинкас испытывает подозрительную любовь к палачам. Его первая самостоятельная режиссерская работа – радиоспектакль «Ночной разговор с человеком, которого презираешь» по пьесе Дюрренматта – рассказывала о том, как к хорошему писателю приходит его убийца. Палач выглядит на диво умным и нежным человеком. Он «грустно и терпеливо» учит своего подопечного умирать. В позднем спектакле «Играем «Преступление» роль палача-следователя исполнял Виктор Гвоздицкий – alter ego режиссера. Все симпатии постановщика были на его стороне.
Только один раз Гинкас проговорился, как происходит его творческий процесс. «Специальность-то моя довольно странная. Я ведь чем занят? Добиваясь подлинности, ищу средства заставить артиста остро чувствовать. Ведь это почти что садизм. Я беру коробочку, сажаю туда артиста и начинаю его, как муху, иголочкой покалывать. А если я тебя кислотой полью? Как ты будешь? А если я тебе ножку оторву?»
Гинкас и актеры
Самое странное: артисты его обожают. Поработать с Гинкасом – заветная мечта самых ярких современных актеров. Он что-то знает про них такое, чего не знает никто. Из самого известного и обласканного славой артиста он умеет добыть бесценную руду страхов, комплексов, неврозов. На сцене она переплавится в чистое золото театральной поэзии. Так было недавно с Олегом Табаковым в «Комнате смеха». А гораздо раньше Гинкас открыл для Москвы виртуозного Виктора Гвоздицкого. Он обнаружил в остроумной Оксане Мысиной темперамент, способный свести с ума целый зал. Пригласив в свой недавний спектакль «Черный монах» Сергея Маковецкого, Гинкас подарил ему столько психологических оттенков, интонаций, взглядов вполоборота, шуточек, вздохов, сколько тот не получал ни от одного режиссера. Актер просто купается в этом богатстве. Как скупой рыцарь дублоны, он перебирает манеры и повадки своего героя, кокетничает с залом, смакует свой текст. И с детским восторгом отвечает на вопрос интервьюера: «Гинкас – это... это... Ну я не знаю!»
Гинкас и его жена
Жена режиссера Гинкаса – режиссер Яновская. Их сын тоже был режиссером и писал пьесы, пока не стал иудаистским ортодоксом. Атмосфера в семье соответствующая. Дома Гинкас непрестанно подметает пол – чтобы поверхность «играла», как на сцене. А его жена умеет чинить утюги. До того как стать режиссером, она работала взрывником в карьерах Кольского полуострова. Гинкас, напротив, в технике не разбирается. В его присутствии бытовые приборы ломаются.
Друг о друге они говорят странно. Яновская: «Мы с ним уже давно не разговаривали». Гинкас: «Мы с ней – Сакко и Ванцетти. Это два человека, которых убили на электрическом стуле. Никто уже не помнит, за что и почему. Но навсегда эти имена связаны электрическим стулом. Спустя годы если кто вдруг вспомнит Гинкаса и Яновскую, то тоже вместе. Потому что мы подключены к одному стулу».
Гинкас и Уголовный кодекс
Склонностью к садизму Гинкас отличался еще тогда, когда и слова этого не было в заводе. В питерском театральном институте он показывал своему педагогу Товстоногову отрывок из «Гамлета». Офелия отдавала Гамлету его подарки. Гамлет бил ее по руке, побрякушки разбивались, Офелия наклонялась их собрать. Тогда Гамлет наступал ногой ей на руку, и острые осколки впивались в ладонь актрисы. Несколько лет спустя Гинкас поставил «Гамлета» в Красноярском ТЮЗе и заставил Клавдия заниматься самобичеванием – в буквальном смысле слова. Его хлыст до сих пор хранится в музее театра.
С тех пор Гинкас завалил сцену трупами. Смерть – по большей части насильственная – стала любимым его сюжетом. По количеству мокрых дел он не знает себе равных в российском театре. Человек на острой грани небытия стал его постоянным героем.
Особо изощренный садизм он проявляет по отношению к классикам. Режет, подправляет, сшивает по-своему, режет опять. В отношении текста у него логика энкавэдэшного следователя: он заранее не верит ни одному слову. Классик лепечет что-то, пытается оправдаться, а Гинкас ловит его на противоречии и припирает к стенке. Его инсценировки Пушкина или Достоевского насквозь разъедены иронией. Актеров он заставляет подавать не только реплики своих персонажей, но и чужие монологи, и текст «от автора». Тогда хрестоматийные фразы звучат сомнительно, а вечные истины выглядят абсурдом.
«Мы знаем, что старушку шарахнули, – говорит он о «Преступлении и наказании», – но мы как-то абстрактно это представляем. А я бы хотел – конкретно». Для пущей конкретности Гинкас в «Играем «Преступление» выпустил на сцену живую курицу. Раскольников погладил ее, вытащил из-под шинели топор, примерился, замахнулся. Зал вздохнул. Раскольников улыбнулся и топор убрал. Гинкас любит пошутить.
В режиссерской экспликации «Макбета» он написал: «Цветущий, пахнущий луг. Пчелы, гудение, жужжание. Тучная трава... Люди ходят в траве по колено и режут друг друга».
Гинкас и зрители
Гинкас получил немало театральных премий у нас и за рубежом – за режиссуру, за лучший спектакль, за лучший моноспектакль. Специально для него стоило бы придумать номинацию «Самый неуютный спектакль». Гинкас терзает своих зрителей не меньше, чем своих актеров. Допускает на свои спектакли максимум сотню человек. Сажает их в какой-нибудь комнатенке, запирает все двери. Часто отменяет антракт. Приходится смотреть на сцену – а там, например, бьется в истерике Оксана Мысина в роли Катерины Ивановны. Кричит, суетится, кашляет. И вдруг выхватывает беззащитного зрителя из зала – и на сцену его, под софиты. Тот краснеет, стесняется, ужас просто! А выйти невозможно. Можно, правда, устроить скандал, но на это мало кто решится: обычно режиссер сам присутствует на спектакле и строго следит за вверенной ему публикой.
В молодости Гинкас косил от армии и лег в психушку. Там пациента первое время никуда не выпускали из палаты. Только когда он доказывал свою благонадежность, разрешали выйти в коридор. Через месяц могли выпустить во двор. Когда человек впервые выходил на воздух, он испытывал острое чувство свободы, даже не замечая колючей проволоки. Этот эффект переживает любой зритель Гинкаса, выходя из театра на вечернюю улицу.
Одна из рецензий на его «Записки из подполья» так и называлась – «Пожалейте зрителя!». Но Гинкас не внял.
Он знал: его зрителю только этого и надо. Гинкас воспитал особую породу мазохистов: они рады предоставлять свои нервные клетки в распоряжение режиссера. Им нравится, когда их заставляют плакать навзрыд, смеяться до колик и ломать голову над проклятыми вопросами. Даже сегодня, когда постановщики ухаживают за публикой, как за малым дитятей, зрители не променяют «Черного монаха» на дюжину развеселых антрепризных поделок.
Самое странное – его зрителями постоянно оказываются дети.
Гинкас и дети
В своем предпоследнем спектакле Гинкас осложнил мокрое дело расчлененкой и вывалил на сцену столько отрубленных конечностей, что сосчитать невозможно. Так изящно проиллюстрировал постановщик поле битвы. В пушкинской сказке «Золотой петушок» его больше всего зацепила строчка «Ходят кони по траве, по кровавой мураве». Это был прекрасный повод залить сцену потоками красной краски. Зал радостно откликнулся на эту постановочную затею. Средний возраст зрителя составлял пять лет.
Дело в том, что жена Гинкаса, Генриетта Яновская, главный режиссер Московского ТЮЗа, и все его скандальные спектакли идут на подмостках, до прихода сюда Сакко и Ванцетти видевших лишь зайчиков и снегурочек. Правда, Яновская тоже ставит взрослые спектакли и спуску своему залу не дает. Но тут ее Гинкас, честно говоря, обогнал. Потому что начал с места в карьер. С его легкой руки на сцене ТЮЗа впервые занимались сексом с голой проституткой, после чего проститутка садилась на биде. Последний эпизод имел место в «Записках из подполья» и произвел подлинный фурор. Посмотреть на сексуальную революцию в одном отдельно взятом театре валила вся Москва. Сейчас понятно, что это была революция театральная, но тогда старшее поколение критиков просто исходило слюной, кляня «порнографию на сцене». Тогда Гинкас сдался под натиском общественности и написал в программке: «Детям до 14-ти вход воспрещен». Но самые яростные его фанаты продолжали таскать на «Записки» своих малолетних отпрысков. Зрители оказались проницательнее критиков. За скандальной формой они увидели смертельно грустную и невыносимо смешную историю о маленьком чудовище, сидящем в подполье каждого из нас.
Сегодня Гинкас знает, что он не тварь дрожащая, а право имеет. Если он и берет для постановки детские сказки, то щедро насыщает их кровью. Его новый спектакль поставлен по сказке Оскара Уайльда. «Счастливый принц» счастливо соединяет изящную форму с совершенно стивенкинговским содержанием. Ее герой, пытаясь помочь людям, буквально разрывает себя на части. Спектакль пойдет на большой сцене ТЮЗа, и возрастных ограничений у него нет.
Пару лет назад звезда ТЮЗа и любимец московской детворы Кама Гинкас записал в плане спектакля: «Трехколесная телега, запряженная нагими девками. На телеге Макбет с копьем, с кучей детей и женой. Наперерез – такая же телега. Это враг. Столкновение. Копье вонзается во врага. Вражеским детям, которые копошатся по земле, как черви, быстро отрывают головы».
Виктория Никифорова, обозреватель газеты «Сегодня».