«Стариканы с Айвазовским и Герасимовым — это поколение просто уйдет на пенсию» Галерист Владимир Овчаренко о рынке современного искусства и новой площадке на «Красном Октябре»

— Полгода идут разговоры о том, что галереям очень трудно, — то старейшие галеристы демонстративно меняют формат, то галереям приходится уезжать из «Винзавода». Вы, кажется, один ни на что не жалуетесь, как будто у вас все в порядке, и вот даже новую площадку открываете.

— Мы просто меньше жалуемся и больше стараемся делать. Ситуация, в которой деятели какой-то индустрии говорят: «Слушайте, у нас тут все плохо — сделайте как-то, чтобы все было хорошо»… Представьте, что выходят лесорубы и говорят: «Что-то у нас лес не рубится». Ну так давайте разбираться, чего это он не рубится, в чем проблема. Может, дело в квалификации лесоруба, или он забыл поточить инструмент. Тут может быть много причин. Конечно, сейчас политико-экономическая ситуация в стране влияет на все, что происходит на территории современного искусства. С одной стороны, идут какие-то положительные процессы — сейчас вот девчонки из Pussy Riot привлекли внимание ко всему сектору. Я посмотрел видео с записью последнего слова каждой из участниц Pussy Riot — настоящий голос нового поколения. Мне понравилось, что они подчеркивают, что они — художники и их акция — произведение искусства. А что вы хотите от художников? Я думаю, что их высказывание и акция окажут мощное влияние на весь ход вещей в России. И, конечно же, на рынок современного искусства.

— Что же они могут изменить?

— Мне кажется, что сейчас произойдет смена поколений. Стариканы со всеми своими учебниками родной литературы, с Айвазовским, Герасимовым, со Сталиным на Третьем съезде, с Брежневым на заготовке хлопка, все эти картинки, знакомые с детства, — это поколение просто уйдет на пенсию. А на его место приходят вот такие Pussy Riot — со своей эстетикой, со своей философией, со своим инструментарием, который включает и новые массмедиа.

— Все-таки как это может повлиять на благосостояние галерей?

— Произойдет вот этот вот переход, и появятся новые люди, коллекционеры, для которых современное искусство уже не будет территорией, на которую боязно ступить, тем, к чему страшно прикоснуться — а то сейчас заискрит или от Путина позвонят.

— Так галеристы теперь сами хотят позвонить — попросить у государства поддержки современному искусству.

— Я считаю, что общая проблема всего сектора — много пробелов в инфраструктуре. Нет хорошей ярмарки, нет хорошего музея, который можно было бы сравнить с Tate Modern. Сейчас вот на месте Бауманского рынка запланировано строительство нового государственного музея, 10-этажного здания. Меня это удивляет, но все молчат об этом. У меня первый вопрос — почему 10 этажей? Я таких музеев в мире не знаю. И второй вопрос — почему это на «Бауманской» строится? Мы обсуждаем, что в «Винзавод» нелегко добраться, а «Бауманская» еще дальше. И почему музей, на который государство выделило 5 миллиардов рублей, размещается на окраине Москвы, в 10-этажном здании, без тендера? Государство, какое бы оно ни было, выделяет деньги. С одной стороны, оно художниц скручивает в бараний рог. А с другой стороны, оно говорит — вот вам 5 млрд, берите и стройте музей, раз он вам нужен. Что делает ГЦСИ? Действует как типичная российская бизнес-структура: мы ничего никому не скажем, мы эти денежки сами потратим. Получится, как с мостом: построили, деньжата потратили, а кому это нужно, будем решать потом. А потом мы будем опять с вами сидеть через 15 лет и говорить — нет в Москве никакого музея современного искусства! Такого, чтобы мы поставили в ряд c Tate или MOMA. И пойдем опять к государству с протянутой рукой. А государство скажет: «Ребят, а мы не знаем, мы же вам дали 5 миллиардов, а вы чего молчали? Мы же в этом не разбираемся, какой должен быть музей, какой художник, какой архитектор. А денег больше таких не дадим, у нас и без вас хлопот хватает».

— В связи с этой историей с Pussy Riot мы много говорили про внимание Запада к нашей стране. Вы по своей лондонской галерее чувствуете какой-то новый интерес к России?

— Пока трудно сказать, лето, большинство людей еще отдыхает. Пока я не слышал каких-то публичных высказываний авторитетов из мира современного искусства Лондона на эту тему. Но я уверен, что интерес есть. Посмотрим. Tate активно присматривается к российскому искусству, Saatchi готовит в ноябре большую групповую выставку наших художников. Впереди — ярмарка Frieze, галерея «Риджина» — в этом году единственная участница из России, это дополнительный интерес. Во время ярмарки готовим в Regina London яркую выставку Олега Кулика, хронологию его самого известного и жесткого периода перформансов 90-х.

— Собственно, «Риджина» же и начинала с этого. Но перформансы не продаются.

— Конечно, мы же начинали все эти знаменитые перформансы Кулика и других художников. И это до сих пор не продается. Но очень скоро эти работы найдут свое место в музейных коллекциях, и тогда рынок подтянется.

— Вы в то же время работаете с молодыми художниками, которые находятся близко к этой границе, типа Арсения Жиляева. То есть вы все-таки видите какую-то возможность для себя развиваться в направлении политического и акционистского искусства.

— У нас в «Риджине» очень разные художники в обойме — хватает и правых, и левых. Для нас это не главное. Мы работаем как с очень сложным в восприятии концептуализмом Монастырского, так и с вариантами современного поп-арта, такими, например, как работы Наташи Стручковой. Среди молодежи — и политически заточенный на левизну Арсений Жиляев, и Евгений Антуфьев, целиком погруженный в мир странных духообъектов. Для нас интересна работа с художниками, работающими в авангарде. Они делают что-то такое, чем можно удивить не только местного зрителя, но и искушенного западного. Работы художников «Риджины» — это всегда новое высказывание. Пусть и негромкое. Опять, если возвращаться к Pussy Riot, по ряду обстоятельств это смогло превратиться в какую-то бомбу. То есть фактически получается, что в XX веке у нас был Малевич, в конце XX века был Кабаков, а теперь в начале XXI века у нас Pussy Riot. Истории не всех художников превращаются в такие громкие высказывания. У нас нет такого, что мы поддерживаем только медиа, что все художники «Риджины» должны делать видео или скульптуру, или живопись. И нет такого, что мы поддерживаем только молодых или только опытных. Мне нравится проводить аналогию с футболом: у нас есть защитники, нападающие, разные тактические схемы.

— Но все-таки — ваши коллеги правы, и сейчас тяжелые времена для галерей?

— Сейчас не падение, а просто нет роста. В 1990-е объемы продаж всего рынка росли, допустим, на 20% в год. Потом где-то в середине 2000-х рынок начал прибавлять по 60–70% в год. Всплеск в 2–3 раза. А сейчас, после кризиса, это все затормозилось. Проблема в том, что люди видели хлебные годы, и они до сих пор у них живы в памяти. И поэтому никак они не могут согласиться, что надо чуть-чуть потерпеть.

— Чувствуется, что вы из бизнеса пришли.

— В России рынок — молодой. Продажи растут медленно. Конечно же, мы были свидетелями взрывного роста в 2005–2007 годах. Но все равно объем рынка — микроскопический, я оцениваю весь объем продаж современного русского искусства сейчас в 10–15 миллионов долларов в год. В этом и проблема, и большой потенциал. Приход 2–3 игроков с небольшими вложениями взрывает рынок. Потом наступает охлаждение. После 2008 года ранок поостыл. Сейчас появляются новые коллекционеры, у них больше времени осмотреться, покупки делаются осознанно. Можно говорить о приросте продаж 10–15% в год.

— У ваших коллег есть претензии к «Винзаводу». Вы по своей галерее чувствуете, что публика там стала моложе, стала менее заинтересованной?

— Мы же не продаем билеты, и нам в некотором смысле все равно, кто в галерею приходит. Финансовый результат от этого не зависит. Конечно, обидно, когда ты готовишь какие-то выставки, инвестируешь деньги или силы, и художник старается — а мало публики. Художник, раз он идет на общение с публикой, хочет установить контакт — «ну скажи, понравилось?». И мы рады всем гостям, приходите всегда, вход бесплатный. С этой точки зрения у «Винзавода» большой потенциал.

— Но новую выставочную площадку вы делаете на «Красном Октябре», а не там — почему? Хотя на нем все время что-то построить собираются.

— Начало наших переговоров с «Гутой» — 2008 год, но по ряду причин тогда не получилось. Тем не менее удалось с партнером реализовать ряд проектов — ярмарка Cosmoscow, персональные выставки Семена Файбисовича и Сергея Браткова. Сейчас Red October открывается как постоянно действующая выставочная площадка. Для нас этот проект очень интересен с точки зрения пропаганды современного искусства. Здесь другой объем, другие возможности. В «Риджине» и Red October разные команды и разные программы. Но вместе они могут дать кумулятивный эффект. Открываем новую площадку выставкой Владимира Архипова — художника уникального, больше известного на Западе, чем у нас. Архипов свои работы собирает по всему миру и показывает их как коллекцию реди-мейд-объектов. Выставка называется «Самодельная Россия», на ней будет представлено около 100 работ. Мне кажется, важно показать это здесь, потому что это то, в чем мы живем и с чем мы живем.

— Все-таки стоит ли современное искусство пропагандировать, если за него опять можно загреметь за решетку?

— Оно дает возможность вести человеку какой-то эмоциональный и умственный диалог с тем, что его окружает, познавать что-то еще кроме того, что можно узнать, открыв гламурный журнал или включив телевизор. Можно через вас призвать молодежь? Становитесь художниками, галеристами, кураторами, просто коллекционерами. Есть же молодые люди, иногда с родительскими деньгами, которые могут помочь какому-то художнику или выставке. Это интересно, это дает какую-то возможность проявить себя вне рамок будничной жизни. У нас тут здорово!