«Лавка» дает возможность свое потребление соразмерить с возможностями Земли» Борис Акимов о будущем рынке, депрессии общества и ответственности перед Богом

— Чем ваш рынок будет отличаться от остальных?

— Смотрите, сейчас любой рынок в России устроен так: пришел человек на базу, купил там помидоры по 30 р. — и потом перепродает их по 60. И даже если он хочет узнать, откуда эти продукты, он не узнает, потому что на базе максимум могут посмотреть, что они из Краснодарского края, от «ООО Такое-то», а что это за компания, где они купили, в свою очередь, — концов уже не найдешь. А если я фермер, вырастил помидоры сам, вложил денег в хозяйство, не применяя минеральных удобрений, борясь с паразитами исключительно молочной сывороткой, и так далее, себестоимость моих помидоров уже 70 р., значит, продаю я их хотя бы по 100. Но как мне объяснить покупателю, что мои помидоры лучше? Я говорю: «Я их сам вырастил!» А тот отвечает: «А я тоже сам». «Ну я вырастил очень экологически, понимаете…» — «Да, я тоже очень экологически». Наша же цель — создать рынок, где будут только продукты с абсолютно прозрачным происхождением. Добиваться этого мы будем с помощью нашей системы экологической сертификации — СЭС, чтобы начать с нами сотрудничать, фермер должен эту проверку пройти.

— Получается, что ваша сертификация не независимая, ведь проводите ее вы сами, то есть заинтересованные лица, — в чем же смысл?

— Конечно, это в первую очередь вопрос доверия, как и любая система, по сути. Звезды Michelin — это же тоже доверие. Но СЭС открытая и базируется на прозрачности — не просто штамп поставили. За этим штампом стоит конкретика: вот этот фермер, он ведет хозяйство здесь, методы его земледелия и животноводства такие-то. Но в основе — доверие. Для этого мы и ввели в свое время принцип ККК.

— Что, простите?

— Клиентский контроль качества. У нас есть такое правило, что если клиент купил продукт, съел его и говорит: «Мне не понравилось», — мы ему отдаем деньги. Не то что он принес надкусанный продукт и доказал, что он порченый, — нет, он его съел неделю назад, а теперь говорит, что было невкусно, сухая, к примеру, курица была, — мы не возражаем. Может ли покупатель специально сказать, что ему не нравится, чтобы бесплатно есть в два раза больше? Может. Но это его грех, а не наш. Я понимаю, что это звучит слишком пафосно, но я считаю, что каждый несет ответственность за себя и сам потом разбирается на том свете с Господом Богом.

— Зачем вам это нужно?

— Дело в том, что мы вообще не про еду. Мы занимаемся тем, что рассказываем современному русскому жителю, что с помощью в том числе еды можно изменить жизнь к лучшему. Хотя понятно, что сколько бы мы про наши принципы ни твердили, все равно будут люди, которые станут говорить, что это мы все в «Ашане» купили да переклеили этикетки. «Ну как же, — говорим мы, — вот же фермер, он вам на сайте на все вопросы отвечает…» — «Да это вы же сами за него все пишете…» Отчасти для этого нам и нужен рынок — чтобы развиртуализироваться. Вот стоит фермер, продает свои продукты; не веришь — иди поговори с ним.

— А вот известный повар и ваш главный критик Сталик Ханкишиев сравнивает цены у вас и на обычном рынке, тоже вроде бы у проверенных продавцов, — ваши продукты, говорит, в 2–4 раза дороже. К примеру, некоторые части барана вроде лопатки становятся дешевле после того, как их отделили от туши, и стоят на рынке около 300 р. за килограмм, а у вас под тысячу.

— Да, но он же не знает, как жили эти бараны, чем их кормили, как их перевозили. Разница в цене может и в десять раз быть. Вот представьте, есть в агропромышленном комплексе свинья, такая биомашина: всю жизнь стоит — почти не шевелясь — в загоне, ей вкалывают гормоны роста, дают самые дешевые корма и постоянно колют антибиотики, чтобы уменьшить риск заболевания. А потом мне знакомый патологоанатом рассказывает: «Сейчас нужно студентов учить совершенно по-новому, потому что приходишь в морг, а там трупы почти не разлагаются». Потому что человек, который ел всю жизнь это мясо, сам законсервировался — его можно сразу в мавзолей класть.

— Ну барана так не вырастишь в загоне; какие-то пастухи в горах его растили, потом сюда привезли и тут закололи — какой тут ущерб планете?

— Это абстрактный разговор. Какие пастухи и каким овсом они его кормили? Кормили они его, несомненно, овсом, выращенным на пестицидах. Можно сказать: «Ну и плевать, он при этом не менее вкусный». Оно, конечно, наплевать, только рыба в окрестностях того поля, где этот овес растили, вся вымерла и дичь исчезла. Речь о том, что человек платит не столько за то, что он вкуснее еду получает (может, и не вкуснее), он платит за то, что точно знает, что совершает при этом ответственный поступок и не запускает никаких отрицательных цепочек взаимодействия в природе.

— То есть покупает спокойную совесть?

— И это важно. Конечно, Россия пока к этому не очень готова. В Америке целые ежемесячные журналы выходят. Между человеком и планетой сложилась неестественная связь. Мы хотим от нее несоизмеримо больше, чем она может дать. Мы говорим: дайте нам машину, дайте квартиру, телефон, хочу летать на самолетах, буду есть мясо каждый день… А где все это взять? «Лавка» дает возможность свое потребление соразмерить с возможностями Земли. И действительно, появляется все больше людей, которым хочется не ходить и срать везде, а делать так, чтобы в процессе их жизнедеятельности на планете становилось лучше.

— Что за люди — фермеры вашего кооператива?

— На всех наших праздниках к нам подходят люди и говорят: «У вас фермеры какие-то не такие, как обычно на базаре». Действительно — не такие; потому что за прилавками стоят бывший политтехнолог и бывший балетмейстер. Например, фермер Александр Бородовский жил в Западном Берлине, был там арт-дилером, это он привез Врубеля для создания картины «Поцелуй Хонеккера с Брежневым» на Берлинской стене. Потом он переехал в Москву и стал заниматься каким-то одежным бизнесом. И вдруг страшно увлекся сельским хозяйством, создал ферму по производству колбас в тульских лесах. Абсолютно экологический проект — он не только свиней выращивает, он даже корма для них сажает без применения химических удобрений. Или еще Алексей Иванов, который занимался бизнес-коучингом, а потом его переклинило от всех этих белых воротничков и городского шума — и он уехал в деревню. Есть еще чувак, который всю жизнь работал дизайнером и фотографом, а потом устроился в артель — стал рыбаком. У нас таких больше сотни.

— А у вас самого сильно жизнь изменилась, когда вы фермерской темой заниматься начали?

— Очень сильно — и исключительно в лучшую сторону. Я завел свое хозяйство: уже есть свиньи, овцы, козы, сорок кур и гуси. Собираюсь корову завести. Детям все очень нравится. Правда, они пытаются животным всяческие имена давать, а я говорю им, что если мы животное собираемся съесть, лучше его по имени все-таки не называть. Но они все равно называют. Недавно одна козочка заболела — и пришлось ее съесть. Думал, дочка будет переживать, а она ничего, нормально: «Ой, а Машка вкусная какая!»

Обычно городской житель говорит: «Как же вы публикуете фотографию бычка, вы же его съедите?!» Конечно, съедим, мы любим этого бычка, он живет счастливой жизнью, такой, какая ему положена, потом мы его максимально гуманно зарежем и с удовольствием съедим. И в чем тут жестокость? Разве лучше, когда, прежде чем животное съедят, оно жило ужасной жизнью на комбинате?

— Есть представление, что как только начинаешь заниматься каким-то своим делом, то с большой вероятностью сталкиваешься с коррупцией и всякими откатами.

— Это миф, который основан на том, что мы знаем только плохие примеры. Зачем фейсбуку обсуждать, что в такой-то губернии живет фермер и у него все так классно? А если к классному фермеру пришла прокуратура и его арестовали — тут сразу есть о чем поговорить. Я убежден, что российское общество больно депрессией и, как любой человек, больной депрессией, оно замечает только плохое. Конечно, у нас есть плохое, но в Зимбабве и в Узбекистане, наверное, еще хуже. В среднем по планете, думаю, мы где-то посередине болтаемся.

— И вам кажется, что у вашего движения есть реальные перспективы в России?

— Уверен в этом. Вот недавно была конференция про еду на «Стрелке». Выступает там Алексей Зимин: «Еда — это просто еда». Выступает канадский спикер: «Еда — это то, как мы относимся к миру». Это нормально, у нас десять лет назад и про еду никто не думал, а сейчас тут гастрономический бум. Как только Москва насытится, тут будет всего так много и все так вкусно — немедленно возникнет следующий вопрос: «А вы продукты откуда берете?» Модно станет быть социально ответственным.

— Вообще, что касается модности, вашей в том числе, от всего модного часто бывает некоторое ощущение…

— Поверхностности, да, конечно.

— Ну да, то есть любовь к натуральным продуктам, здоровому образу жизни и велодорожкам — это все прекрасно. Но при этом не обязательно фикс покупать — можно и обычный велосипед, и помидоры не в магазине на Патриарших, а на базаре.

— Конечно, это так. Но модным нужно быть для продвижения. То, что значительное количество людей покупают фермерские продукты, потому что фермерское — это бренд, меня не смущает. Мода — это одна из возможностей затащить человека к нам, а дальше он станет читать нашу газету, фейсбук… Глядишь, через год — будет это модно или нет — он станет покупать, просто разделяя нашу философию. Так что мода — это круто, хотя самое крутое будет, когда наше дело перестанет быть модным и станет просто нормальным.