Семь вечеров

Первый московский джаз-клуб открылся в 1993-м. Второй –  в 1996-м. Еще в прошлом году их так и оставалось два. Теперь их одиннадцать. Джазовые фестивали следуют один за другим. Только в этом году их было семь. Западные джаз-звезды приезжают в город десятками. Отели и рестораны обзаводятся штатными джаз-бэндами. Похоже, джаз пришел всерьез и надолго. Михаил Брашинский исследует московскую джаз-сцену. Вообще-то, я в джазе мало что понимаю. Мы с ним на «вы». В 1986 году, студентом-четверокурсником, я впервые оказался в джаз-клубе. Разумеется, «западном», то есть, в моем случае, пражском. Там играл неплохой ресторанный джаз, давали кнедлики, все напились пива с шампанским, и я ушел в общежитие не один. Но джаз не зарифмовался в моем сознании с любовью, возможно, потому что у моей подруги на голове торчал красный панковский гребень, прямо скажем, неджазовый. У нашей дружбы явно не было будущего.

Потом я жил в Новом Орлеане, на родине, так сказать, своего героя. Но и там в джаз-клубе я был только однажды. Это был знаменитый Preservation Hall, где играли традиционный нью-орлеанский джаз для туристов. Я тщетно искал там свою англичанку. Кругом были одни американцы. Я уехал из Нового Орлеана, так и не научившись правильно любить джаз.

Вот и все. Больше между нами ничего не было. Поэтому джаз для меня – не столько музыка, сколько что-то другое: звук памяти, романтический миф, стиль жизни, тайное братство. Джаз-клуб – это место его ритуальных сборищ. Здесь должно быть темно. Свет льется только из маленьких светильников на столах и голубого софита, который вырывает из темноты ласкающего инструмент музыканта. Сигаретный дым в голубом луче извивается в такт саксофону. Это место желания, которое тем сильнее, чем сдержаннее. Это место свободы, расслабленной, но оттого не менее стильной.

Найти такое место мне хотелось уже несколько лет. А тут Москва сама поманила меня своими новыми клубами. И я пошел искать свой идеальный джаз-клуб. Сначала я, чтобы сохранить чистоту мифа, собирался идти один, но потом струсил, и, утешая себя, что джаз – это еще и общение, ведь не слушаешь же его в филармонии, – решил ходить парой. С парой возможны проблемы. Таков был мой первый вывод из этого опыта.

Понедельник.
Le Club

Моя осенне-зимняя джаз-клубовая кампания началась с избирательного штаба КПРФ. Об этом извещал огромный кумач на пути в туалет Le Club, расположенного в здании Театра на Таганке.

В Le Club я отправился с Димой, моим другом-философом, который в клубы ходит не чаще меня, но про жизнь понимает гораздо лучше. У него было приподнятое настроение: я обещал, что он обязательно с кем-нибудь познакомится, потому что если не в джаз-клубе, то где же еще. Ведь джаз и секс – практически синонимы. В джазе все – про это. Нежность, нервы, дым сигарет, льдинка в скотче, остывающая на языке, обжигающее прикосновение хрипловатого сакса...

«Ну и где твой секс?» – вернул меня к реальности Дима. Место было голое, пустынное. Пространство – слишком большое. Цены – тоже (о какой льдинке в виски могла идти речь, когда 40 г водки стоили 2 у.е.). Этот клуб хотел выглядеть классно, но не решил, какой класс ему нравится. Когда мы пришли, как раз уходили двое гангстеров. Последних. Ничего не оставалось, как слушать музыку – «Волков-трио», продвинутый питерский фри-джаз. Музыканты-виртуозы честно играли для пустого зала. «Le Club – это Le Big Mac, но дороже», – подвел итог мой непристроенный друг.

Ладно, думал я, стараясь не встречаться с Димой глазами, здесь нельзя познакомиться с девушкой, но можно уже имеющуюся девушку охмурить. Вот, значит, чем хороши в Москве джаз-клубы.

В «М-бар» я пригласил Настю.

Вторник.
«М-бар»

Настя работала музыкальным критиком, и с ней надо было разговаривать. О Сорокине, Кортасаре и газете «КоммерсантЪ».

Сначала нас не хотели пускать (столик мы не заказывали). Потом стало ясно, почему. Место было крошечное, человек на тридцать. Странной формы, на нескольких уровнях, с антресолями, с плющом и неграми на стенах. Похоже на воскресный трамвай, идущий в парк культуры и отдыха. Сесть можно было только у бара. Толпа электризовала.

– В бибопе, – начал я воровать у Кортасара, – желание всегда заслоняет наслаждение.

Тут заиграла музыка. Бэнд назывался XL.

Очевидно, название относилось к размеру трубача-бодибилдера, который, впрочем, на крошечной треугольной эстраде не уместился бы, даже если бы был карликом. Но его было много.

– Вот, у нас тут свой чемпион по бодибилдингу есть, – шутил он о певице, присевшей в чей-то салат. В принципе, было довольно мило, но донести до Насти свою духовность я не мог – приходилось кричать. Сосредоточиваться на музыке тоже не хотелось: музыка была бодрая, но декоративная. И мы стали молча выпивать и закусывать, без всякого эротизма.

Водка, по почти доступной цене (45 р. за 50 г), была особенно вкусной. Свиная отбивная, жаренная на яблочных углях (292 р.), тоже хороша. Настя обиженно ела жаренный с грибами картофель (90 р.). Она подумала, что я специально затащил ее в такое место, где нельзя разговаривать. А я понял, что в джаз-клубе трудно как встретить, так и соблазнить хорошую девушку. Зато можно сносно поесть.

Среда.
Birdland

Есть я пошел с Мариной, из мира глянцевых изданий. И не случайно: опыт предыдущих походов научил меня, что раз тут ни познакомиться, ни пообщаться, лучше сразу приходить с теми, с кем либо все сказано, либо не о чем говорить. Марина относилась к числу последних.

Выбрали заведение по имени Birdland, в честь одноименного нью-йоркского места, где играл Чарли Паркер по кличке «Bird». Но в Нью-Йорке – там, где был раньше Birdland, теперь стриптиз. Называется, кажется, Golden Girls. Настоящей «Страны птиц» в Америке просто нет. Может, думал я, она в Москве?

Birdland оказался небольшим, на пять столиков, залом, немного похожим на летнюю беседку и еще больше – на южный привокзальный ресторан. Столы были отделены друг от друга деревянными решетками. Окна закрывали неподъемные портьеры страшной окраски. С одной стороны зала был маленький бар, с другой – эстрада под пластмассовыми часами Marlboro. Со вкусом тут явно был недобор, но видно: сделано с любовью.

Людей было немного, но все – правильные. Перед нами лицом к эстраде сидела молодая пара и под бутылку сухого красного (300-600 р.) вкушала джаз. Напротив ужинал местный «Bird» – бас-гитарист и арт-директор Алекс Ростоцкий. Музыку (праздновали 10-летие квартета «Зеленая волна») играли негромкую, но хорошую (крепкий, прочувствованный бибоп), даже слишком, чтобы можно было уткнуться в тарелку и молча поглощать стейк. Пришлось разговаривать. Полчаса мы разговаривали ни о чем, я скучал и, когда уже силы иссякли, подумал, что бог с ней, с едой, и что в некоторых московских джаз-клубах все же можно общаться под хорошую музыку, надо только правильно выбирать, с кем.

Четверг.
Nostalgie Art Club

После того как Настя отказалась, Дима был единственным беспроигрышным выбором. К тому же я был рад загладить вину перед его гормонами, обманутыми в Le Club. Пошли в Nostalgie. Посидим, сказал я Диме, выпьем, послушаем музыку.

Место сразу же опалило нас роскошью. Сервис и цены – европейского уровня. Блины с красной икрой – 12 у.е. Пиво – 6 у.е. Омары – 62 у.е. Обстановка – подчеркнуто-эклектическая. Повсюду (в конце ноября) были натыканы рождественские елки. За столами сидели иностранные командированные, экспаты с оживленными секретаршами и бандиты со следами семитской духовности на лице. С эстрады, под чечетку танцора, девушка пела песню Фрэнка Синатры. Почему-то казалось, что следующим номером должна идти «Эх, полным-полна коробочка». От аристократизма Nostalgie неуловимо пахло чем-то купеческим. Общаться с другом в такой обстановке интеллигентному человеку просто неприлично.

– Старик, ты что, издеваешься надо мной? – с неприятной улыбочкой спросил Дима.

Мне нечего было ему ответить. Я был не прав. Конечно, в джаз-клуб надо ходить не чтобы общаться. Русские люди вообще в свет выходят не за общением, а за ощущением праздника. Общаться надо у себя на кухне. А в джаз-клуб идти, чтобы произвести впечатление. Желательно, на неискушенного, но тянущегося к высокому клиента.

Пятница.
«Джаз арт клуб»

Клиентом стала Мария. Мы познакомились в метро, когда я, по обыкновению, читал журнал «Афиша». Она, заглядывая мне через плечо, поделилась мнением, а я, естественно, сказал, что это я написал.

В Nostalgie Марии бы очень понравилось. Но мы пошли не в Nostalgie, а в «Джаз арт клуб». Что было ошибкой, в смысле произведенного впечатления.

Из еды давали только пирожки и плавленные в микроволновке бутеры с сыром. Столики были уличные – пластмассовые и синие. Пить тут хотелось только водку. Все, что «Джаз арт клуб» имел предложить, – это слегка снобистская атмосфера (студенты Гнесинки плюс шестидесятники в твидовых пиджаках) и хороший джаз. Сегодня братья Бриль, играя на братьях-саксофонах (теноре и альте), представляли молодую джазовую тусовку, звучавшую вполне прогрессивно. Но нам с Марией, увы, этого было не надо. Мы пришли сюда ради роскоши и комфорта. А нам предложили аскезу посвященных в тайное братство. Больше мы с Марией никогда не встречались. Я накапливал опыт.

Суббота.
Embassy Club

Теперь я знал, что в настоящий джаз-клуб нужно приходить не поесть и не произвести впечатление, а послушать музыку. Конкретно – джаз.

За этим, прихватив сына своих друзей, студента журфака Филиппа, я отправился в Embassy Club, или, что то же самое, «Клуб Посольский». Музыка играла неплохая, но нетребовательная. Из нее выходило, что в своем джазовом развитии Москва пока остановилась на Чарли Паркере. Что означает: впереди еще Майлз Дэйвис. Голубая медленная грусть. Прохладное скольжение по ночному городу. Слегка ироническая усмешка и сигарета в углу горько сомкнутых губ.

Филиппу, однако, было не по себе. Музыка для него была неспециальная. Цены великоваты. Вокруг все разговаривали по-иностранному. Филипп, который с языками еще не разобрался, в музыке предпочитал «Ляписа Трубецкого», в Нью-Йорке никогда не был и не мог оценить истинного смысла Embassy Club: мы были в царстве мягкого кожаного дивана, который отличает нью-йоркский джазовый cool от всего остального. Здесь курят сигары, пьют виски без содовой и, конечно, извивается саксофон.

Клуб очень изящно носил ауру иностранности, которую джаз у нас так и не потерял с годами. Пойти сегодня в любой джаз-клуб – это оказаться в определенном смысле слова «в загранице». В Embassy заграница была не метафизическая, а вполне реальная.

Но Филипп не хотел чувствовать себя иностранцем в космополитическом мегаполисе. Москва была дорога ему своей златоглавостью. Боли и радости экспатриантов, собравшихся здесь на последний дринк, не были ему близки. Наверное, и сам джаз казался ему чем-то устаревшим и чуждым. Он был простой московский студент, и я испортил ему вечер.

Воскресенье.
«Дом»

В «Синюю птицу» пошел один. Там тоже не заладилось. Посетителей в просторной, чопорно обставленной комнате было двое. По телевизору в баре шла передача с Коржаковым. Когда трио Ивана Юрченко (другого не бывает) заиграло что-то из Шуфутинского, я решил, что пора уходить.

И оказался в «Доме». Это модный среди понимающих людей клуб широкого профиля. В нем играют не только джаз, и вообще он похож на рок-клуб. Меню называется «тибю» и состоит из блинов с икрой, бутербродов и пива с водкой. Все стоят и оживленно обмениваются флюидами.

Я примостился у бара и делал выводы. Что: 1) Москва готова расслабиться; 2) в московских джаз-клубах можно пообщаться, поесть, произвести впечатление, почувствовать себя иностранцем и даже послушать хороший джаз, но никогда не знаешь, в каком клубе что найдешь; 3) Москва не хочет выбирать. Хочет, чтобы всего в ней было поровну. Хочет быть всеми столицами сразу. Такой в ней и джаз. Как Василий Блаженный; 4) с сексом в Москве по-прежнему проблемы (по крайней мере, ничего подобного в джаз-клубах я не встречал).

Потом я познакомился с Леной. Лена была именно та девушка, с которой хочется познакомиться в джаз-клубе. Она любила послушать хорошую музыку, почувствовать себя иностранкой и вкусно поесть. Она была впечатлительной. Кажется, она уже готова была выслушать мои аргументы, но тут я вспомнил, что у меня через полчаса поезд, все бросил и кинулся на вокзал. Я же вам говорил, что ничего не понимаю в джазе.